Название: Возрождение
Рейтинг: PG-13, редко до R
Варнинги: АU, POV Доминик; упоминание насилия
Жанр: AU, Слэш, Ангст, Hurt/Comfort
Пэйринг: BellDom
Размер: макси
Статус: закончен
От автора: Присаживайтесь рядышком и жалеем, жалеем, жалеем, утирая нос платочком...
~*10*~
~*10*~
Я проснулся и глянул на свои наручные часы: 6:17. Вообще, сегодня внутренний будильник мог бы и не включаться. Я глянул на кровать Мэттью, хмурясь спросонья. Он спал лицом ко мне и я еще не видел у него такого умиротворенного выражения.
Я часто думал, как выглядели наши пациенты до того, как с ними произошло то, что привело их к нам, до того, как они впали в депрессию. Как они веселились, смеялись, радовались самым незначительным пустякам. Даже лицо Сэма, когда он выписывался, несло отпечаток, шрам того, что с ним случилось, хоть он и улыбался постоянно и был невероятно окрылен мыслями о будущем. Он внезапно перестал быть просто мальчишкой, и что бы я не делал, любое его решение, любой поступок подсознательно, на уровне инстинкта, будет просчитываться так, чтобы избежать подобной травмы, и с этим ничего нельзя было поделать.
Только во сне, спокойном и глубоком, в каком сейчас был Мэттью, без кошмаров и возможно даже вообще без сновидений, можно было увидеть его настоящего. И на это смотреть можно бесконечно долго. Любой взрослый во сне похож на ребенка, и я сдержал смешок, когда Мэттью, нахмурившись, потер нос об одеяло, и так и уснул, наполовину зарывшись в него лицом.
Я взглядом обследовал оставленное мне на обозрение. Темные волосы, торчащие в разные стороны от сна, лоб, висок – я скольнул от него по высокой скуле к спрятавшемуся в ткани носу. Его ресницы подрагивали – он либо просыпался, либо ему что-то снилось, я надеюсь, что-то хорошее. Я вспомнил ледяной взгляд, которым он каждый раз награждал меня, когда смотрел мне в глаза – лед в нем очень редко таял, но я надеялся, что когда он выпишется, я буду видеть только бескрайнее небо. Мой взгляд перебрался на плечо, укрытое одеялом, но Мэттью глубоко и резко вздохнул, подтягивая ноги к груди, и я сначала глянул на его лицо, удостоверяясь, что он все еще спал, а потом скользнул взглядом по всей его фигуре, укрытой одеялом.
Обнять, спрятать за собой и больше никому не позволить обидеть...
Как же я надеялся, что все мои старания не будут напрасными и женщина, которой он достанется, не будет давить на него, а сможет помочь своей заботой, поддержит, когда это будет необходимо. Я надеялся, что когда он выпишется, Мэттью больше никогда не появится у меня на пороге, что ему больше не понадобится моя помощь.
Я наблюдал за его сном, пока он сам не проснулся около семи. Мои затекшие конечности, как и ноющие от неудобного положения кости, готовы были проголосить «Аллилуйя!», но я все еще сидел и не двигался, пока Мэттью сонно возился в кровати, зевая, и я снова постарался заткнуть проснувшиеся инстинкты, глядя, как он улыбается от приятных ощущений, потягиваясь.
- Доброе утро, - он расслабился в постели и глянул в мою сторону. - Как спалось? - он хмыкнул и сел, взлохмачивая и без того торчащие в разные стороны пряди.
Я усмехнулся.
- Спасибо, прекрасно, - я вытянул ноги и руки, сразу же начиная разминать шею.
- Я предупреждал, - он улыбнулся и снова зевнул.
- Обязательно послушаю в следующий раз, - я встал, сворачивая плед и потягивая спину. - Хотя, надеюсь, он не будет ознаменован событиями, подобными ночным.
- Извини, - тихо произнес Мэттью.
Я покачал головой.
- Ты не должен. Начиная с того, что не ты выбирал мне профессию, - я усмехнулся.
- Почему ты решил стать психотерапевтом?
Я хмыкнул и сел на край кровати, глядя на плед в своих руках и поправляя складки на нем.
- Не знаю. Меня всегда привлекала психология, почему люди по-разному воспринимают мир. А когда пришло время выбирать, я решил, что хочу помогать. Мне нравится видеть, что люди снова начинают улыбаться, - я глянул на Мэттью – он смотрел на меня со смесью жалости и недоверия, а потом усмехнулся. - Что?
- Ну, просто мать Тереза, - Мэттью покачал головой, улыбаясь.
- Вот об этом я и говорю, - я кивнул на него, имея в виду улыбку, и усмехнулся.
Он вдруг стал серьезным.
- Спасибо. Я давно не спал так спокойно и не просыпался в таком хорошем настроении.
- Обращайся, - я улыбнулся и потер его плечо. - Завтракать?
Мэттью с готовностью кивнул.
Днем я провел с ним долгие три часа, за время которых он вспоминал ту страшную ночь с моей помощью и учился не поддаваться ощущениям, возникающим при воспоминании. Это должно было помочь ему и в последующем не тонуть в панике и боли, и в целом снизить болезненность воспоминаний. Больше времени уходило не на сами воспоминания, сколько на то, чтобы уверить его после каждой сессии, что он еще здесь, в безопасности и с ним ничего не случится. Чтобы расслабить его, я просил вспоминать его что-то приятное, что-то, что давало ему уверенность в самом себе. Так я узнал, что однажды в юношестве он все лето работал, отказавшись от всех развлечений с друзьями, чтобы выкупить раритетную пластинку любимого исполнителя с его автографом, которая до сих пор у него хранится – висит под стеклом над его кроватью. А еще, в детстве, когда ему было лет семь, он спас кота, сняв его с дерева – это было его самое раннее воспоминание, когда он сделал что-то хорошее. Правда, «мерзкий комок шерсти» расцарапал ему руки и шею, пока Мэттью спускался вместе с ним с дерева, зато хозяйка, девочка из соседнего дома, в благодарность поцеловала его. Я думаю, именно это и стало определяющим событием, которое заставило его запомнить тот случай.
Еще, сегодня произошло невероятное: Мэттью заговорил с миссис Дэвидсон. Он просто подошел к ней, предложив сыграть в нарды. И если я думал, что он, как и обычно со мной, станет молчать, продумывая ходы, то я ошибался – они о чем-то разговаривали и иногда даже смеялись. Я не мог расслышать, о чем они говорили – был занят Мардж, интересуясь ее самочувствием. Когда я позже, за ужином, спросил у Мэттью, почему он заговорил именно с миссис Дэвидсон, он ответил, что она кажется ему наиболее близкой по духу и открыта для любых тем разговора. Она вполне согласна с его видением мира, а еще, немного напоминала его бабушку.
В следующие дни они неплохо сдружились, миссис Дэвидсон на утренних обходах часто докладывала мне о самочувствии Мэттью и том, как он ведет себя в ее присутствии, как разговаривает и о чем. К концу недели она втянула его в местное общество, и он уже почти не появлялся у меня в кабинете, позволяя мне уделить время и другим пациентам.
И я был бы просто счастлив, что Мэттью идет на поправку, если бы так не ревновал. Сейчас я был абсолютно уверен, что переступил новую для себя границу и еще немного и я смогу с уверенностью сказать, что не могу оценивать его здоровье объективно – я стал часто ловить себя на том, что сужу предвзято, на что не имел никакого права. Мне не давало покоя то, как Мэттью восторженно делился своими достижениями касательно общения с другими и то, что наши разговоры свелись именно к этому: отчету о его состоянии и тренировкам по его контролю над воспоминаниями. Нет, мне хватало общения в принципе – его не может не хватать, когда у меня десять подопечных, но мне не хватало общения с ним.
Я внезапно почувствовал себя брошенным, ненужным. Раньше подобные перемены в поведении пациентов радовали меня, я даже чувствовал облегчение в какой-то мере, когда с меня снималось такое огромное количество ответственности и стресса, но сейчас... Я, конечно, не делал ничего, что могло бы как-то показать мое настоящее состояние, все-таки, я его лечащий врач и не имел право на эмоции. Что совсем не значило, что они не заполняли меня, когда я был наедине с самим собой. Чувство одиночества постоянно присутствовало, и от него никуда нельзя было деться, и если раньше оно не ощущалось так сильно, то теперь оно было всепоглощающим, особенно, по ночам.
Я уже забыл, какой по счету раз обедал за столом с остальным персоналом, хотя, обычно я задумывался, какой по счету раз я не обедал с Мэттью за одним столом. В любом случае, я не участвовал в разговоре, меня никто и не пытался в него втянуть – Лили все-таки разболтала и меня пока сторонились. Мне было не совсем все равно, но, кроме того, у меня не было никакого желания что-то предпринимать. В любом случае, каждый может думать, что ему захочется, даже считать меня извращенцем, если от этого им будет проще спать по ночам. Отношения с коллегами сейчас интересовали меня в последнюю очередь.
Я стал серьезно задумываться о том, чтобы взять себе пару выходных, чтобы случайно не сорваться на ком-то из персонала или пациентов – это было бы недопустимо, к тому же, я стал чувствовать невероятную усталость и безразличие ко всему происходящему. Я прекрасно понимал, что пациенты видят мое безучастие и это ухудшало мои с ними отношения, что никак не помогало в их лечении. Я это понимал, но ничего не мог с собой поделать.
Состояние полной апатии, недосып, нерадостные мысли. Впервые за долгое время я впал в депрессию...
Я сидел за столом в центре своей кухни и следил за соседкой, хлопочущей над нашим ромашковым чаем. Сара пододвинула ко мне чашку и погладила по руке.
- Выпей, доктор, - она улыбнулась и присела справа от меня.
- По-моему, намного эффективней был бы виски, но я все равно ничего не хочу, - я уронил голову на скрещенные руки.
- Что-то ты совсем расклеился, Дом, - она погладила меня по голове и я поднял ее, упираясь ладонью в щеку.
- Я раздумываю свалить к чертям отсюда...
Она усмехнулась и покачала головой.
- Ты не очень-то похож на человека, готового путешествовать. И вообще, как же все твои пациенты?
Я фыркнул и притянул к губам чашку.
- Кому какое дело? Я не единственный специалист в центре – их распределят. И всем будет хорошо.
- Кроме тебя? - она изогнула бровь.
- Кому какое дело? - я усмехнулся.
- Ну и куда же ты собрался рвать когти?
- На спутник Юпитера, Титан – там, я слышал, воду нашли в твердом состоянии.
- И где же ты мог это слышать? - Сара рассмеялась.
Я хмыкнул, глядя в свою чашку.
- Не важно... - я закусил губу.
- Ты совсем не спишь по ночам? - она приподняла мое лицо за подбородок.
- Знаешь, я давно не задумывался, почему жизнь так не справедлива, - я проигнорировал ее вопрос, потому что не знал точного ответа. Она убрала свою руку и вздохнула. - Все как-то само собой шло и меня все всегда устраивало. Я даже привык быть очередным ребенком для Келли... Привык все остальное время быть одиноким. Привык, что пациенты, выписываясь, благодарят и обещают помнить, но больше никогда не объявляются, никак не дают о себе знать. Я понимаю, что не всякий хочет иметь какую-то связь с тем ужасом, который они пережили, я понимаю это, Сара, и принимаю. Я привык, что меня выбрасывают, когда я становлюсь не нужным...
- Дом...
- Это правда жизни, - я пожал плечами. - Но в первый раз за долгое время, я хочу быть особенным для кого-то, - я поджал губы. - Я не хочу быть просто перилами в лестнице выздоровления. И я спрашиваю себя и Вселенную или Бога, называй, как хочешь, разве я сделал мало? Разве я прошу о многом? Я устал, я хочу немного счастья. На этом чертовом празднике жизни, я хочу свой маленький кусочек...
- Я никогда не могла понять, почему такой человек, как ты, до сих пор одинок, - она грустно улыбнулась.
- Мне это совсем не помогает, Сара, - я вздохнул и стал пить чай, почти не отрываясь. - Как и слова, что «все когда-нибудь будет». Они стали для меня пустым звуком.
- Почему ты не поговоришь с ним?
Я усмехнулся.
- Потому что мы почти не разговариваем, он идет на поправку. К тому же, он натурал – я вообще не могу понять, как меня угораздило…
- Любовь зла, - грустно усмехнулась Сара. - Я знаю об этом все, поверь мне.
- Я решил взять отпуск, как только он выпишется. Навещу родителей, сестру. А потом уеду куда-нибудь в тропики.
- Привези мне фоторамку из ракушек, - она улыбнулась.
- Обязательно, - я вздохнул и постарался улыбнуться.
- Тебе и правда нужно развеяться, - она наклонила голову вбок. - Ты со своими пациентами совсем сойдешь с ума скоро, постоянно переживая с ними их кошмары. Так нельзя.
- Так они быстрее выздоравливают.
- И ты быстрее убиваешь себя. Дом, тебя все равно на всех не хватит.
Я улыбнулся.
- Какая разница, если я не нужен тому, кому хочу быть нужным? Хоть принесу пользу остальным, - я пожал плечами.
- Соберись, - она нахмурилась. - Если ты решил быть мучеником, знай, что я буду последней, кто примет это. Эгоисты счастливей всех на свете, потому что не стараются всегда делать хорошо другим, а думают о себе. Нельзя осчастливить всех и каждого, не только потому что недовольных – целый мир, а еще и потому что все люди, какими бы хорошими не казались, жадны и им всегда будет мало твоей щедрости. Найди меру своей доброте и выдавай в ладошках, по чуть-чуть. Дом, она может внезапно кончится, и тогда я буду первой на твоем прицеле, - она усмехнулась, но потом снова стала серьезной. - Ты же знаешь, что может случиться, Дом, ты знаешь, что это не шутки.
Я вздохнул, крутя перед собой пустую чашку.
- Думаешь, мне все-таки не стоит дожидаться и нужен срочный отпуск?
- Думаю, мужика тебе надо, - она хмыкнула. - И недельку не вылезать из спальни.
Мы вместе рассмеялись.
- Честно, тебе надо наведаться в какой-нибудь клуб, подцепить кого-нибудь.
Я поморщился.
- Думаю, обойдусь порнушкой из проката и руками.
Сара усмехнулась.
- Ну вылитый я в первые месяцы развода, - она покачала головой.
- Не считая, что я никогда не был женат.
- Что делает твою ситуацию еще грустнее, - она сжала мое плечо.
- До чего дожил, - я покачал головой. - Жалуюсь на жизнь, не выпив и грамм алкоголя. Определенно, я старею.
- Выше нос, - она приподняла мою голову за подбородок, - этот длинный прямой нос. Стареет он, - она фыркнула. - Не учитывая синяки под глазами и серость лица… Мне бы так выглядеть.
- Могу посоветовать косметолога, - я хмыкнул.
- Вот ведь паразит! - она щелкнула меня по носу. - А где же «Перестань, ты прекрасно выглядишь!»?
- Перестань, ты прекрасно выглядишь, - я улыбнулся.
- Поздно, - она вздохнула и я рассмеялся. - Давай, советуй косметолога...