Название: Hide and Seek. Drabbles
Пэйринг: BellDom
Рейтинг: NC-17 на всякий случай
От автора: Небольшие отрывки о главных и второстепенных героях, которые требовали быть написанными и которые дают ответы на некоторые вопросы из основной истории.
! Хронологический порядок не соблюден !
Продолжение в комментариях
CheckmateCheckmate
Навеяно треком Massive Attack - Angel
POV Мэттью
Мы не виделись семь лет шесть месяцев двадцать три дня и восемь с половиной часов. Прошлый раз я искал его целых девять лет, и он выдержал их, хотя при встрече признался, что почти каждый день последние полгода уговаривал себя потерпеть еще один день, а на следующий — еще один. Я и не представлял, что он когда-нибудь станет таким искренним, говоря о своих чувствах ко мне.
Я понял, что это он, едва он сделал два шага по асфальту, выйдя из машины — его шаги, как и его дыхание и сердцебиение, я узнаю из миллиарда других. Это без сомнений он, и внутри меня все опрокидывается от осознания, что сейчас он войдет в дом, что я снова почувствую его запах, прикоснусь к нему, почувствую его тепло...
В прошлый раз мы полторы недели провели в постели, прерываясь только на сон и еду, после чего отправились на Бали и еще два с половиной месяца провели в обществе друг друга, наверстывая упущенное.
Его шаги раздаются по крыльцу, я слышу, как он раскрывает дверь, и глубоко вдыхаю, надеясь почувствовать его запах, и по моей спине сбегает горячая волна, когда рецепторы его улавливают. Мое сердце заходится в бешеном ритме, и я не пытаюсь контролировать собственное состояние — сейчас мне это ни к чему, он и так прекрасно знает, как действует на меня, но вот он, напротив, совершенно спокоен, его сердцебиение медленное и размеренное, и я искренне восхищаюсь его выдержкой — еще до нашего расставания он не мог так контролировать себя.
Он неспешно идет по коридору, а я уже полминуты смотрю в проход между коридором и гостиной, ожидая, когда же он, наконец, попадет в поле моего зрения.
Он останавливается в проходе в расслабленной позе, небрежно скользя взглядом по мне, и только от этого я чувствую возбуждение. Невероятная выдержка, превосходное исполнение роли. Он был рожден для этого — для подобных ролей и игр, во время которых он с неподражаемым профессионализмом мучает, истязает и сводит с ума...
Я, в отличие от него, ловлю взглядом каждую деталь, теперь уже не в силах даже пытаться изобразить схожее с его безразличие, и в очередной раз прихожу к мысли: ему чертовски идет бессмертие. Он прекрасней всех выдуманных божков древнего мира, идеальней любого идеала красоты, безупречней любого произведения искусства, и из всех миллиардов, живущих и живших на земле за последний восемьдесят один год, он выбрал меня. И неважно, что почти половину из этих лет я добивался от него взаимности. Все предыдущие годы моей жизни в ненависти и одиночестве стоили того, чтобы я дождался его.
Он подходит ко мне, глядя в глаза гипнотизирующим, потемневшим взглядом, и садится на мои колени, а я не сразу решаюсь положить ладони на его бедра, но быстро теряю рассудок, вместе с нерешительностью, когда он берет мое лицо в ладони и влажно и жарко целует.
Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю...
Это единственная мысль, которая имеется в моей голове, пока я вдыхаю его запах, чувствую его вкус на языке и каждым дюймом кожи лица и шеи ощущаю его тепло.
Он срывает с нас одежду, и я ощущаю жар его тела, на мгновение расстраиваясь, что в этот раз ни зеркала, ни камеры, которая бы записала нашу встречу после такой долгой разлуки, нет, и все происходящее останется только в моей голове и только с одного ракурса — это первый раз, когда он сам вернулся ко мне, не дожидаясь, когда я найду его, и я бы хотел увидеть это со стороны еще не раз, но в следующую секунду я перестаю думать о том, что не подготовился к его приходу: мой член проталкивается в его тело, и я вижу на его лице чистое блаженство. За все эти минуты встречи — это первая искренняя эмоция на его лице. И она — бесценна.
Возможно, я не настолько неудачлив, как изредка думаю — я замечаю движение краем зрения и вижу нас в отражении застекленной картины: вижу его спину и даже могу различить напрягающиеся от движений мускулы, вижу собственные руки на его ягодицах, и какое-то время не могу отвести взгляда от открывшегося мне вида, стараясь запомнить каждую мелочь.
Он снова целует меня, и я закрываю глаза, отчего обостряются все остальные чувства, и меня, волна за волной, накрывает им, вместе с его движениями на мне. Никто и никогда не сводил меня с ума так, как он, и если когда-нибудь он решит отказаться от меня, я сделаю все, чтобы вернуть его — я уничтожу все живое на этой чертовой планете, во всей проклятой Вселенной, чтобы мы остались только вдвоем. Я никогда — никогда — не отпущу его и не перестану бороться.
Он тянет меня за волосы на затылке, и я запрокидываю голову, приоткрывая веки — он смотрит на меня таким взглядом, будто точно знает, о чем я думаю, и будто намеревается задушить меня только за эти мысли, и я не выдерживаю его натиска и кончаю, не смея закрыть глаза. Только после этого он разрывает зрительный контакт, зажмуриваясь, и вместе с движениями на моем члене, доводит себя рукой до оргазма.
Он упирается лбом в мой лоб, остановившись, и какое-то время мы дышим одним воздухом, и это кружит голову не меньше оргазма. Мои ладони все еще на его влажной талии, он обнимает меня за шею, и я совсем не хочу отпускать его даже для того, чтобы он мог сесть или лечь рядом со мной, и потому обнимаю его — он податливо выгибается, прижимаясь к моей груди и открывая веки, встречая мой взгляд невыносимо близко.
Ничуть не изменился, даже в тех деталях, которые изменить он в силах: я чувствую запах все того же одеколона, от его волос пахнет так же, как и в годы нашей совместной жизни; внешне — он тем более прежний, совсем не изменился с тех самых пор, когда я заметил его в супермаркете, но его взгляд... Он стал совершенно другим — и не только, когда он смотрит на меня. В нем проявилось и закрепилось то, о чем он, пожалуй, и не подозревал до своего перерождения и что очень долго отрицал в себе. И, господи боже, как эта маленькая деталь в нем заводит меня, особенно теперь, когда он пришел к гармонии с самим собой и стал настолько уверен в себе, что позволяет себе демонстрацию подобной слабости — еще лет тридцать пять назад он бы ни за что не пришел ко мне первым.
Он отстраняется на пару дюймов и с ухмылкой разглядывает меня, и по моему телу снова пробегает горячая волна от этого выражения лица и от понимания, что в ближайшие лет тридцать он будет просыпаться и засыпать рядом со мной, пока снова не пожелает поиграть с нашими чувствами, встряхнуть их, заставив скучать друг по другу до бессонных ночей и физической необходимости присутствия друг друга.
По его голосу и звучанию моего имени его голосом я скучал едва ли не сильней всего остального. И он это прекрасно знает, и, возможно, именно поэтому его глаза поблескивают задором, и он так довольно ухмыляется.
– Ну, здравствуй, Мэттью...
The PawnThe Pawn
...В двери зашумел замок, и она приоткрылась, но тут же замерла на месте.
– Ты ведь не собираешься бежать? – спокойно поинтересовался Мэттью, склонив голову набок.
Крис вошел в собственную квартиру и прикрыл за собой дверь, с презрением, но и настороженностью глядя в глаза Мэттью, сидящего в кресле посреди его гостиной.
– Вижу, ты, наконец, перестал изображать животное — прибрался в квартире, одеваться стал по-человечески.
– Какого дьявола ты здесь делаешь? – прошипел Крис, сжимая руки в кулаки.
– Пока ехал сюда, я все вспоминал наше длительное знакомство, – проигнорировав вопрос, чуть задумчивым тоном начал Мэттью. – Никак не пойму, ты ненавидишь меня или все-таки влюблен? Все пытаешься создать мне проблемы — явно же хочешь получить мое внимание. Так что я решил, что сегодня твой удачный день. Я тебя слушаю.
– Тебе настолько понравился сюрприз, что ты соизволил поблагодарить меня за него лично? – усмехнулся Крис и скрестил руки на груди, изображая беспечность, хотя, конечно же, Мэттью прекрасно знал, как тот напряжен. – Наверное, безумно обидно, что твой питомец нашел нового хозяина?
– Так это ревность? – приподнял бровь Мэттью, и Крис недовольно фыркнул:
– Еще чего.
– Выходит, ты никак не простишь мне смерть твоего питомца, – выделив последние слова интонацией, констатировал Мэттью. – Печальное положение дел — столько лет прошло, а ты так и не понял...
– Ты не имел права! – рявкнул Крис, не сдержав маску безразличия и спокойствия.
– Право у меня было, – ровным тоном возразил Мэттью, – и то, что он был твоим другом, ничего не меняет — и не поменяло бы ни для меня, ни для кого-то еще, кто мог бы оказаться на моем месте. Ты был не в состоянии контролировать свое милое кровожадное чудовище — тебе стоит винить себя в его смерти, а не перекладывать ответственность за случившееся на других. Странно, что ты до сих пор не пришел к этому выводу, и все эти годы пытаешься отомстить мне, пакостничая, точно непослушный ребенок, – чуть нахмурился Мэттью. – И это возвращает нас к теме моего визита. Ты развлекся?
– Избавь меня от прелюдии и сделай уже то, зачем пришел, – недовольно ответил Крис, весь подобравшись, пусть и прекрасно знал, что не имел ни единого шанса в схватке против Мэттью — сдаваться без боя он не был намерен.
– Я понимаю тебя, честно, – будто не услышав его, продолжил Мэттью. – После ста лет жизни начинаешь считать себя поистине бессмертным. Начинает казаться, что ты действительно неуязвим. Ты можешь все, но это не имеет значения, потому что ничто уже не вызывает тот адреналин, на который ты подсел, испытывая собственную неуязвимость. И ты ищешь новые возможности. Все через это проходят, – легко пожал плечами Мэттью и, поднявшись с кресла, подошел к компьютерному столу, на котором, помимо компьютерного хлама, лежала пластиковая карта. – Так что я понимаю тебя и твое желание развлечься. Но за все развлечения нужно платить, и это, – он пододвинул карту по столу в сторону Криса, – цена твоего. У тебя два часа на сборы, Сесил отвезет тебя в аэропорт и проследит, чтобы ты никуда не свернул. Я подустал от тебя и твоих игр — убил бы тебя, но Августа все еще питает к тебе нежность, и я ублажу ее в последний раз. Это мое единственное предупреждение, – подойдя ближе к Крису и заглянув в его глаза, произнес Мэттью. – Ты можешь считать себя неуязвимым, но что насчет твоей подруги и ее огромного потомства?
– Не смей!.. – прошипел Крис, дернувшись, но тут же замер, когда Мэттью схватил его за горло и крепко сжал:
– Не забывай свое место, – ледяным тоном процедил Мэттью. – Если ты еще хоть раз появишься на моем пути без моего прямого пожелания, если ты хотя бы попробуешь бросить мне вызов, если ты даже подумаешь о том, чтобы пересечься с Домиником, я обещаю тебе, ты и твоя подруга будете вместе наблюдать, как казнят ее огромную семью — одного за другим. А потом я убью ее на твоих глазах, но прежде всенепременно сообщу ей, кому она должна быть обязана за смерть своих детей и внуков. Достаточно живым чувствуешь себя сейчас? – холодно улыбнулся Мэттью. – Запомни это чувство, потому что в следующий раз это будет значить твою скорую смерть. Увидимся через сотню лет — остынь, поразмышляй о прожитых годах, но даже не думай появляться в Великобритании раньше этого срока, – он отпустил Криса и спокойно, не торопясь, направился к выходу. – Знаешь, что самое забавное для меня во всей этой ситуации? – он остановился в дверях, но Крис не обернулся и не стал отвечать. – Твоя ложь играла совсем недолго и даже наличие у него щенка почти ничего для меня не меняет — добавит пару лишних лет проблем, и только, а вот ты больше ни дня не сможешь таскаться за своей дорогой возлюбленной, пока она делает покупки, готовясь к очередному приезду семейства. Но самое главное — когда она умрет, тебя не будет рядом. И ты не сможешь прийти на похороны и попрощаться с ней. – Крис с ненавистью посмотрел на Мэттью, обернувшись, но он лишь расслабленно улыбнулся. – Это греет мне душу, – добавил он и вышел из квартиры, оставив дверь после себя открытой — на пороге тут же появился Сесил и занял выжидательную позицию, уставившись на взбешенного, но тихого Криса.
New BeginningNew Beginning
POV Доминик
Я стою у окна от потолка до пола и смотрю на открывшийся вид с двести двадцать первого этажа. Откровенно говоря, вид так себе — я почти ничего не вижу из-за дикой высоты, и даже остальные высотки города не кажутся такими уж высокими по сравнению с той, в которой нахожусь я.
Кажется, я здесь уже тридцать пятый день. Или тридцать шестой? Мозг — даже с учетом, что я пытаюсь не думать об этом — выдает правильный ответ за мгновение: тридцать седьмой день. Умираю от скуки, запертый в клетку, готовый попытаться пробить чертово стекло, чтобы узнать, что же от меня останется, упади я с такой высоты. Помнится, он однажды едва не рассказал мне о последствиях. Стоило дослушать его. Но тогда я был напуган и не хотел знать, что бы с нами случилось, а сейчас этот тоненький голосок где-то на краю сознания то и дело предлагает: «Попробуй, попытайся. Посмотри, что будет».
Я облизываю губы и, прижавшись лбом к стеклу, смотрю вниз. Даже если я разгонюсь — я вряд ли достигну улицы, прилегающей к зданию — скорее всего меня размажет по первым пятидесяти этажам, составляющим расширенную основу здания.
Я прикрываю глаза и глубоко вздыхаю. Еще один день. Я подожду еще один день, а потом...
Не знаю, что потом.
Какого черта он так долго? Неужели и в самом деле не сможет отыскать? Как-то не верится — может, когда я только разрабатывал план, я действительно думал, что смогу спрятаться так, что он не найдет меня, но уже в момент расставания я был уверен, что его упрямство и вся сцена расставания простимулируют его. Возможно, я ошибся — я каждый день об этом думаю, и каждый раз эта мысль меня пугает. Что, если он не понял, чего я хотел? Что, если он в самом деле не поверил, насколько я хотел остаться в тот раз?
Я снова и снова прогоняю в голове наше расставание, анализирую его последний взгляд, пытаюсь представить его мысли, едва я выскочил из дома, но ведь это же он — я представления не имею, на что он способен, когда дело касается чувств. Хоть бы он не возжелал убить меня за то, что сбежал, как и ублюдок, обративший его...
Выйти на улицу и уставиться в объектив ближайшей камеры, пока он не объявится, что ли?..
Игра в прятки интересна своей кульминацией — когда ты находишь спрятавшегося или когда тебя находят, но прятаться в течение девяти лет?..
Я принимаюсь размеренно биться лбом о стекло перед собой, сопровождая каждый удар обещанием, что продержусь еще один день, одновременно с этим задаваясь вопросом, сколько нужно подобных легких ударов, чтобы стекло все же сдалось и разбилось. Наверняка же лет через десять хотя бы трещина появится?..
Я придушу его. Я просто придушу его. Как можно так расслабиться?!
А ведь он может преспокойно вести поиски из Лондона, каждый вечер проводя с друзьями, когда я, черт его дери, торчу в этой высотной тюрьме на голодной диете!
Может, он наказать меня решил? За все прошлые годы? И даже не пытается искать меня? Что, если он и не думал искать, а я все это время, как распоследний кретин, таскаюсь по миру, избегая камер и бессмертных?
Что, если это правда?..
Я слышу, как открывается входная дверь квартиры, но не успеваю удивиться, какого черта это случилось, когда сенсор должен реагировать только на мою радужную оболочку глаза — мои ноги слабеют при очередном вдохе и мысли путаются, а я почти тут же чувствую объятие со спины и со стоном выдыхаю:
– Наконец-то...
Его объятие такое крепкое, что я не могу развернуться к нему лицом — а, возможно, он этого и не хочет — и я просто откидываю голову на его плечо, впутываясь пальцами в его волосы, прикрывая веки от наслаждения, когда он принимается жадно целовать и кусать мою шею, разрывая одежду на мне. Поскорей бы уже разобрался с ней, черт подери!..
Он будто слышит мои мысли — я неожиданно для себя чувствую проникновение, грубое и резкое, и прижимаюсь щекой к прохладному стеклу, только теперь понимая, что уже не чувствую его спиной — он прижал меня к стеклу и держит одной рукой за плечо, а другой за бедро, заставляя выгнуться, и я спешу покориться, отставляя для него задницу. Он утробно рычит и вновь целует мою шею, пока я не поворачиваюсь к нему лицом и не впиваюсь в его губы. Поцелуй почти не выходит из-за его движений — мы больше дышим одним воздухом и кусаем друг друга, но и этого в данный момент достаточно. Главное — я чувствую его прикосновения, движения его члена в себе, вдыхаю его аромат — и сейчас больше мне не нужно.
Все смазано, быстро, неуклюже, но до дурманящего, невыносимо приятно — и, пожалуй, все это стоило девяти лет ожиданий. Кажется, такого секса, настолько преисполненного наслаждением от первого его прикосновения до момента оргазма, у нас прежде не было. Даже, кажется, первый мой секс после обращения не был таким.
Мы все еще стоим у окна, он прижимает меня к стеклу, практически повиснув на мне и уткнувшись лицом в шею, тяжело дыша, но все так же крепко обнимая, будто боится, что я исчезну, и я довольно улыбаюсь. Наконец-то, он вновь опасается потерять меня.
– Нашел, – бормочет он в мое плечо, и я устало смеюсь, перебирая пряди его волос на затылке.
– Почему так долго?
Он приподнимает голову с моего плеча и заглядывает в глаза, но ничего не отвечает, будто просто рассматривает меня, вновь отыскивая изменения, которых не может быть.
– Я скучал, – шепчу я, глядя в его глаза, – едва с ума...
Он не дает закончить, приникая губами к моим, и в этот раз поцелуй выходит — чувственным и глубоким. Он даже позволяет мне развернуться в объятиях, но на секунду я выпадаю из общего настроения и представляю, что целый город может видеть мою задницу в окно — а до этого любой мог увидеть мой член и лицо в момент оргазма, знай он, куда смотреть. Но это быстро перестает волновать меня, и я полностью переключаюсь на происходящее.
Мэттью завершает поцелуй и вновь разглядывает меня, а я замечаю неуверенность в его взгляде и это удивляет ровно до того момента, как он озвучивает свои мысли:
– Останешься? – чуть слышно спрашивает он, посмотрев в мои глаза, и я чуть улыбаюсь.
– Боишься, что снова сбегу ранним утром?
Он молчит, но вдруг вновь позволяет себе искренность, едва заметно кивая.
– Останусь, – заверяю его я, но он только нервно облизывает губы.
– Надолго?
Я усмехаюсь и коротко целую его:
– Я дам знать, если решу вновь спрятаться — пока я даже думать о разлуке не желаю.
Он, наконец, улыбается, и я провожу ладонью по его чуть влажным у корней волосам, теперь уже и сам с жадностью разглядывая его лицо — не ради попытки найти что-то новое в его чертах — просто потому что могу и давно этого не делал.
Перед глазами проносятся воспоминания нашей совместной жизни, от начала, когда я люто ненавидел его, до последних дней перед расставанием, когда мы были милей пары Дэниела с Мо, и я чувствую острое желание поскорей вернуться в эту совместную жизнь с пробуждениями рядом с ним, с его масштабностью во время охоты, с его присутствием рядом, с нашим сексом... С нашим пониманием друг друга с полуслова.
Я опускаю ладони на его задницу, чуть сжав ягодицы, и скольжу ниже, неожиданно для него приподнимая его и усаживая на свою талию — он без промедлений обхватывает меня ногами, и это слегка удивляет меня. Я не был уверен, что он позволит мне нечто подобное — даже после стольких лет и даже после долгой разлуки.
– Разочарован? – будто заметив мое замешательство, спрашивает он, пока я несу его к постели.
– Удивлен, – качаю головой я, и Мэттью поджимает губы, а я роняю его на кровать и нависаю над ним.
– В хорошем или плохом смысле?
– Просто удивлен, – пожимаю плечами я. – Хотя сейчас, вспоминая Мальдивы и Ливиньо, пожалуй, нет, не удивлен, – улыбаюсь я, и Мэттью заметно расслабляется подо мной, чуть улыбнувшись. Видеть его таким уязвимым и открытым необычно, но приятно. Как бы ни изменилась моя жизнь и мое отношение к миру и людям, я все так же страстно желаю эмоциональной связи с другим живым существом, и видеть, что Мэттью готов открыться и впустить — невероятно радует. Если до своего последнего ухода я не желал уходить, потому что мне было удобно и меня все устраивало, то сейчас, когда ко всему этому добавится то, о чем он так осторожно говорил в своей прощальной речи, я совсем не уверен, что в ближайшие лет сто пожелаю расстаться с ним...
BloodbathBloodbath
Августа вошла в гостиную и быстрым взглядом оглядела горы трупов и перепачканные кровью стены некогда вполне презентабельной комнаты, обставленной со вкусом — в этом был весь Мэттью, он никогда не позволял себе безвкусицу в доме. Он сидел в кресле посреди кровавого моря и островков из останков тел, держа в руке стакан с виски, и Августа едва сдержалась от демонстрации удивления, которое испытывала — она ни разу не видела, чтобы Мэттью был хоть сколько-нибудь испачкан человеческой кровью после убийств, но сейчас он будто только вышел из кровавого душа. Он совсем не шевелился, пустым взглядом глядя в пространство, и Августа мысленно чертыхнулась, поняв, что эта картина надолго задержится в ее памяти.
Наплевав на аккуратность — она в любом случае не смогла бы дойти до Мэттью, не испачкавшись в крови — Августа подошла к дивану, стоящему рядом с креслом Мэттью, и тихо опустилась в него, тут же мысленно чертыхнувшись — обивка дивана была насквозь пропитана кровью.
– Он нашел себе мальчишку, – убитым голосом произнес Мэттью, крепче сжимая стакан в руке. – Я ненадолго оставил его, и он нашел себе какого-то щенка. – Стакан в его руке треснул, расплескивая содержимое, тут же смешавшееся с кровью Мэттью от порезов, но он только медленно раскрыл ладонь и без интереса посмотрел на раны, а Августа отметила легкое подрагивание пальцев. – Я снова остался ни с чем, – грустно усмехнулся Мэттью и без всякой осторожности достал осколки стекла из ран. – Он такой невинный, юный, наивный — я проигрываю по всем параметрам.
– Жалость к себе тебя не красит, – заметила Августа и поднялась с дивана, направившись к бару.
– Я устал быть гордым. Устал притворяться, что мне все нипочем, что меня не задевает его безразличие и восприятие меня монстром — я устал от всего этого. Я хочу... – он оборвал себя и покачал головой, тяжело вздыхая.
– Тогда какого черта ты сказал ему, что тебе никто не интересен? – недовольно спросила Августа, возвращаясь с двумя стаканами и бутылкой виски к дивану. – Ты сам убедил его, что тебе на него плевать. – Она разлила виски по стаканам и протянула один из них Мэттью.
– Тогда это было неважно — он почти открыто ненавидел меня, – ответил он, приняв стакан. – Я не думал, что он решится на отношения с человеком.
– Скажи ему сейчас.
– Сейчас? – усмехнулся Мэттью. – Когда рядом с ним невинное создание, в жизни убивавшее лишь мух? Тот, кто ни разу не обидел его, кто не делал что-то против его желания? Я даже не представляю, в чью пользу будет выбор Доминика, – фыркнул он и сделал глоток виски.
– Мальчишка ему надоест, – с уверенностью заявила Августа после нескольких секунд размышлений. – Наивность и невинность — это замечательно, пока это в новинку, но это приедается. Ты и сам прекрасно знаешь, что Доминик слишком изменился, чтобы надолго увлечься кем-то таким.
– Он давно мечтал об этом.
– Тебе ли не знать, насколько мечты далеки от реальности.
Мэттью молча кивнул, но вряд ли в самом деле был согласен со словами Августы — скорее всего он просто не слышал, что она сказала.
– Я все сижу и представляю, как они занимаются сексом в его постели — в постели, которая, как я думал, уже стала моей. Я думал, что у нас все хорошо. Я искренне был уверен в этом.
– И что ты будешь делать? – проигнорировав его слова, спросила Августа.
– А что я могу? – пожал плечами Мэттью и устало откинулся на спинку кресла, поставив стакан виски на подлокотник.
Августа окинула его удивленным взглядом.
– Ты шутишь, верно? Если это минутная слабость — она затянулась. Возьми себя в руки, дорогой. Приведи себя в порядок и езжай к нему — ты лучше любого, тем более какого-то невинного юнца, знаешь своего беглеца — так езжай к нему и действуй. Ты столько лет воюешь с ним — он ввел тяжелую артиллерию, и ты тут же решил отступить? С каких пор тебя так легко напугать?
– Ты не понимаешь...
– Я много чего не понимаю, – прервала его Августа, – до сих пор не понимаю, почему ты решился обратить его. Долго не понимала, зачем ты все эти годы бегал за ним по всему миру. Но знаешь, что я понимаю и вижу? Что с его появлением ты изменился — ты никогда, за все время, что я тебя знаю, не казался мне таким живым. От погони за Филлипом ты почему-то не уставал — неужели здесь на финише награда меньше?
– Не приплетай Филлипа, – закатил глаза Мэттью, но Августа покачала головой:
– Но это правда. Сколько столетий ты гонялся за ним? А здесь прошло двадцать лет — и ты устал?
– Двадцать шесть, – поправил Мэттью, но Августа лишь отмахнулась.
– Возьми себя в руки, – повторила она. – И сделай что-нибудь: или продолжай добиваться его, или оставь в покое и забудь.
Мэттью в ответ на ее слова сжал челюсти так, что Августа на мгновение испугалась, что он набросится на нее и разорвет как всех тех жертв, чьи изуродованные останки все еще валялись на полу гостиной.
– В таком случае, – тихо продолжила она, – я не понимаю, почему ты все еще здесь.
Мэттью резко встал — так неожиданно, что Августа вздрогнула, и Мэттью ухмыльнулся, посмотрев на нее, и вышел из гостиной, не сказав ни слова. Он поднялся на второй этаж, и Августа вздохнула, вновь обратив внимание, что обивка дивана насквозь пропитана кровью, как теперь и ее брюки, и едва сдержала расстроенный стон — жаловаться сейчас было бы большой ошибкой. Мэттью не убил бы ее — по крайней мере, Августа все еще надеялась на это, хотя ее неприкосновенность явно пошатнулась после предложения забыть Доминика — но кто знал, на что еще сейчас был способен Мэттью. Проверять Августа не была намерена, а потому достала телефон и набрала сообщение Вивиану, чтобы он привез ей сменную одежду. Она отложила телефон и сделала глоток виски, подумав, что ей пора расстаться и с Вивианом и с Луи — они уделяли больше времени друг другу, нежели ей. Знакомить их было большой ошибкой, но ведь она думала, что это подстегнет обоих, и они станут с большим рвением пытаться угодить ей. Большая ошибка. Она бы даже не удивилась, если бы выяснилось, что она оторвала их друг от друга своей просьбой, но, раз уж им плевать на нее — ей на них и подавно. Возможно, она даже убьет их — будет интересно посмотреть, как один из них будет рыдать над телом другого. Пожалуй, Вивиан будет первым — Луи куда более ранимый, у него наверняка случится истерика от мертвого тела любовника перед собой.
Августа просидела на диване, потягивая виски, до самого звонка в дверь, но поднялась только спустя пару минут после, чтобы Вивиан не увидел ее и беспорядок в доме — ей не хотелось пугать его раньше времени. Когда она вернулась в гостиную, Мэттью уже был там — в чистой одежде, без следов крови на теле или в волосах.
– Не думал, что задержишься так надолго, – произнес он.
– Позволишь занять ванную? – спросила она, проигнорировав его замечание.
– Пожалуйста, – пожал плечами Мэттью и добавил: – Скоро приедут уборщики Хоуп.
– Я к этому моменту уже уеду, – пообещала она. – Ты тоже уезжаешь?
– Да, – чуть улыбнулся Мэттью. – Полагаю, Доминик безумно напуган моим исчезновением и молчанием — наверняка ждет, что я наброшусь на щенка из-за ближайшего угла, – усмехнулся он. – Будет забавно увидеть его реакцию на мое появление в его доме. Счастливо оставаться, – попрощался он и направился к выходу, мурлыча себе под нос. Августа проследила за ним, пока он не исчез из вида, и покачала головой. Она никогда не поймет, что он нашел в заносчивом ублюдке, который то и дело вытирал ноги о Мэттью и его чувства, но, возможно, в этом был весь Мэттью — с Филлипом у него тоже были нездоровые отношения. Она опомнилась, когда закрылась входная дверь, и направилась в ванную комнату...
MBMB
POV Мэттью
6 сентября 2009 года
День с утра не задался. Пожалуй, стоило дважды подумать, прежде чем соглашаться на костюмированную вечеринку Августы. Как только я вошел в зал ее особняка, я понял, что мне там не место — не сегодня. Не в годовщину смерти Элеонор. Я должен был быть в Дерби в этот день, должен был почтить ее память — мне точно не стоило посещать место, где творился разврат, хотя Элеонор вряд ли была бы против подобного моего времяпрепровождения, возможно, она бы даже посчитала это хорошим знаком. Она могла бы решить, что я, наконец, перестаю так сильно держаться за прошлое. Но это неправда. Правда куда банальней — я все еще не могу посетить ее склеп, как и все прошлые годы со столетней годовщины. Я просто не могу. Не знаю, как войду туда, как посмотрю на надгробье. Мне кажется, я почувствую ее укоряющий взгляд, едва войдя внутрь, услышу ее осуждающий голос, напоминающий мне, что я так и не сдержал данное ей обещание. Я бы так этого хотел, но каждый раз, думая о том, чтобы бросить попытки отыскать Филлипа, я вижу его лицо перед собой, слышу его голос, с отвращением говорящий мне, что я — ничто, всегда был ничем и таковым останусь.
Я иногда все еще задаюсь вопросом, простила бы Элеонор мне все эти годы, если бы знала всю правду? Наверняка простила бы, но сказала бы, что я трачу время впустую, что оно того не стоит — что Филлип не стоит того, чтобы тратить на него свои годы. Но если у меня что-то и есть, так это время. И однажды я найду его, загляну в его глаза, и он поймет, что смотрит на своего Господа Бога, и, возможно, раскается и пожалеет обо всех тех унижениях, через которые он протащил меня. Я мечтаю об этом дне и возможности оставить его в прошлом, не могу дождаться, когда вздохну спокойно, но после сегодняшних событий наступление этого момента, вероятно, отложится на неопределенное время, что совсем меня не радует. С другой стороны, нынешнее положение дел меня немало интригует, но обо всем по порядку.
На вечеринке Августы присутствовали Виктор с Плутом. Я искренне не понимаю желание Виктора оставить при себе этого нахального, невежественного, омерзительного мальчишку, для которого Виктор — всего лишь золотой билет в обеспеченное бессмертие. У него было так много протеже, которые действительно любили его, но он выбрал того, кто едва ли не отвращение к нему испытывает — я видел взгляды мальчишки, которые он бросает на Виктора, когда думает, что никто на него не смотрит. Он не чувствует даже малейшей симпатии или уважения, но Виктор так слеп, что ничего не замечает, и я не смог промолчать сегодня, как и в тот день, когда узнал, что он обратил мальчишку. Плут услышал наш разговор и устроил сцену, бросаясь смехотворными заявлениями, будто бы я говорил все из ревности и хотел разрушить их «счастье». Виктор занял его позицию, и я не поверил в происходящее — мы с ним почти ровесники, но он позволил мальчишке настолько одурачить себя. До сих пор не понимаю, как это возможно. Я попытался достучаться до здравого смысла Виктора, но он вскинулся на меня, и в тот момент я решил, что отныне не стану вмешиваться в их дела, пусть Виктор дорог мне, но я больше не желаю слышать от него оскорбления, и если ему хочется выставить себя кретином — я не стану ему мешать.
После этого находиться на вечеринке мне и вовсе расхотелось, и я покинул ее. Возможно, все это лишь случайность — череда случайностей, а, возможно, во Вселенной все же существует порядок, и все происходит строго по плану, и то, что я решил зайти именно в тот супермаркет, было давно предопределено. Как бы там ни было, едва я оказался внутри, я заметил восхитительный аромат крови, смешавшийся с запахом фруктов, у которых стоял его обладатель, что только выгодней оттенило его собственный аромат. Возможно, мне стоило снова заняться парфюмерией — только чтобы воссоздать этот запах, дополненный нотками фруктов, и всегда иметь его при себе.
Мужчина, чей аромат привлек меня, казался раздраженным: хмурый взгляд, поджатые губы, резкие движения, но это не помешало мне насладиться его почти идеальной красотой. Таких, как он, сразу хочется запечатлеть на холсте — пожалуй, мне в самом деле стоит это сделать, хотя в ближайшем будущем я вряд ли смогу надолго уединяться с холстом — для его портрета понадобится немало времени, спешить в случае с ним нельзя определенно, но теперь времени на это не будет.
Я не был голоден, уже был спокоен после ссоры с Виктором и убивать ради убийства мне не хотелось — мне просто понравился этот аромат, и я намеревался насладиться им и потому проследил за мужчиной до самого его дома, став свидетелем довольно банальной сцены расставания. Откровенно говоря, произошедшее было мне на руку — люди в паре не всегда охотно идут на физический контакт, а мне не хотелось набрасываться на него из-за угла — мне хотелось, чтобы все было по обоюдному согласию, чтобы к его повседневному аромату не примешивался страх — это было бы совсем некстати.
Мне понравились его самообладание и решительность, которые он проявил во время расставания, и удивил его выбор — изменник тянул едва ли на четыре балла, тогда как моя жертва — на девять, не меньше. Быть может, его бывший чувствовал эту разницу и подозревал, что ему изменяют — потому и изменял сам. Люди, едва чувствующие неуверенность в себе, совершают глупости, и иногда они непростительны. Но, опять же, мне это было только на руку, и я, узнав, где смогу встретить Доминика — к тому моменту, благодаря его бывшему, я уже знал его имя — отправился домой переодеться. Знакомиться с ним в нелепом наряде не было никакого желания — я надеялся произвести приятное впечатление, хотел понравиться ему, чтобы шансы уединиться с ним повысились.
Я уже был в баре, когда Доминик вошел внутрь и занял один из столиков — мне даже захотелось подсесть к нему, не дожидаясь его друга, но я отказался от этой мысли, решив дать ему возможность выговориться близкому человеку без свидетелей — освободиться от груза, чтобы он легче шел на контакт. В целом, тактика сработала — он высказался, но принялся жалеть себя, что было предсказуемо, но совсем меня не устраивало — слушать это было неинтересно, и я вмешался в их разговор.
Он узнал меня, когда я представился. Еще одна приятная деталь его личности, наряду с самообладанием и решительностью — он внимателен. И, как оказалось, весьма остер на язык, и это тоже мне понравилось — даже больше, чем просто понравилось — его дерзкие комментарии ни больше ни меньше возбуждали меня. Со мной давно никто так не говорил — даже в присутствии Виктора Плут выбирал выражения, опасаясь меня, не говоря уже о смертных, с которыми я имел дело: все они были либо моими жертвами, либо подчиненными, и никто из них не позволял себе того, что позволял Доминик. Я будто вышел из подвала с затхлым воздухом в морозный свежий день. Невероятное ощущение.
Его друг вскоре оставил нас — он наблюдал за нами до самого ухода, и его взгляды и улыбки убеждали меня, что я на верном пути, и что Доминику я нравился — не то, чтобы я не замечал этого сам, но подтверждение от того, кто знал Доминика лучше, было неплохим дополнением к собственной уверенности. Сам Доминик заметил отсутствие друга лишь спустя полчаса и тут же засобирался домой, будто осознав, что не может доверять себе, и заявил, что не намерен «трахаться» со мной, будто это действительно могло изменить мои планы на него. Но люди после расставания, тем более расставания из-за измены, весьма уязвимы и ими легко манипулировать — кому не хотелось отплатить за нанесенную обиду той же монетой? И Доминик в очередной раз доказал, что люди предсказуемы: он не стал упорствовать, когда я предложил проводить его, не стал возражать, когда я обнял его за талию, он сам предложил войти, когда мы дошли до его дома...
Во время этой небольшой прогулки я решил, что и вовсе не стану убивать его — это было бы кощунством, да и просто неблагодарностью — после того, как он, сам того не зная, встряхнул меня своей дерзостью. Я даже подумал продолжить знакомство с ним — по крайней мере, до тех пор, пока чувство новизны не пройдет.
Он поцеловал меня, едва мы переступили порог его дома. Он был таким жадным, нетерпеливым — вероятно, его бывший в последнее время вниманием его не баловал, тем более в спальне: его тело отзывалось на каждое прикосновение, на каждый мой поцелуй — и его эмоции не были наигранными в отличие от всех тех, кто в последнее время бывал в моей постели, и это тоже приятно удивляло. Похоже, он впервые за долгое время почувствовал себя желанным и будто в благодарность отдавался без остатка — я был доволен тем, что стал свидетелем подобной для меня редкости. Глядя в его темные от наслаждения глаза, слушая его стоны, сопровождающие мои движения в его теле, я уже знал, что не отпущу его, пока он будет таким, как в этот вечер: дерзким, искренним и настолько жаждущим меня.
Мне безумно хотелось продлить наше удовольствие, и это было бы возможно, не будь его нервная система такой несовершенной — с другой стороны, я стал свидетелем его невероятного оргазма, он даже подействовал на мой собственный оргазм, усилив его.
Лежа рядом с ним после, я пришел к выводу, что Доминик — до странного необычный человек. С ним все было иначе, и мне определенно не стоило ограничиваться одной ночью. Я даже подумал, что мог бы обратить его, если и дальше все будет так хорошо, как сегодня. Мысль показалась здравой, пусть и поспешной. Я устал от Виктора и его слепоты. Устал от Августы и ее любовных интрижек. Устал от познавшего гармонию Дэниела, ставшего от этого невыносимо скучным. Я устал от всех своих старых друзей и знакомых, а тем более — от людей, пытающихся выклянчить у меня бессмертие. Новообращенный Доминик помог бы отвлечься от всего этого и, возможно, даже дать возможность соскучиться, пока я был бы занят его обучением, помощью в приспособлении к новой жизни. Да и кто знал наверняка, что все на этом закончится? Мне нравилась мысль о компаньоне — таком, который будет искренен со мной, кто не станет пресмыкаться. Равном мне.
Доминик отвлек меня от размышлений, перевернувшись на бок и отвернувшись от меня, и я не сдержал желания прикоснуться к его горячей и влажной спине, подумав, что был бы совершенно не против просыпаться рядом с таким, как он, каждое утро. И даже стал надеяться, что все сложится именно так, как я только что себе представил. Необычная сентиментальность для меня, но, опять же, весь вечер с Домиником был необычным.
А дальше случилось очень странное — он прошептал, что хотел бы, чтобы эта ночь стала последней. Не припомню, чтобы я слышал подобные слова после секса, но не удержался от вопроса, который задавал множество раз, пусть и совсем с другими намерениями. И он ответил, что хотел бы провести свои последние секунды в моих объятиях. Наверное, даже если бы я намеревался убить его после его ответа — я бы не смог, услышав такое обезоруживающее признание.
Быть может, его желание переспать со мной не было продиктовано лишь жаждой мести, быть может, его слова в баре, что он считал меня красивым, не были просто словами, и он в самом деле испытывал симпатию. Я был бы совершенно не против, если бы все это оказалось правдой.
Сантименты подействовали на меня, и я обнял его, а он неожиданно развернулся в объятии и поцеловал меня — так отчаянно, цепляясь за меня, будто точно знал, почему я задавал такой вопрос тем, с кем только что переспал, но я был совершенно уверен, что мы с ним никогда прежде не встречались, и вероятность, что он что-то знал обо мне, была сведена к нулю. И все же целую секунду я был абсолютно растерян, но мгновение спустя мысли, которые крутились в моей голове до нашего короткого диалога, вернулись, и я красочно представил возможное будущее, и оно казалось лишь светлей после его признания. И это было восхитительно — в самом деле. В представленном будущем я был счастлив, свободен и спокоен — я даже смерти Филлипа не желал так сильно, как того, чтобы это будущее стало реальностью. Я никогда прежде не грезил о светлом будущем, никогда не представлял ничего подобного, меня никогда не тяготило мое одиночество, но едва эта картина возникла в моей голове — я не смог отринуть ее и вдруг почувствовал угнетающую пустоту и даже ужас от той жизни, которую вел до сегодняшнего дня. И я решил, что любым способом воплощу представленную картину в реальность — я целовал Доминика и уже составлял план по его завоеванию, чтобы шаг за шагом приблизиться к увиденному в моем воображении.
В какой-то момент Доминик оттолкнул меня и зашелся в кашле, и только тогда я почувствовал этот привкус во рту. Сам того не желая, я дал ему свой яд в поцелуе и даже не заметил этого. Нет, я хотел, чтобы все закончилось именно так, но в отдаленной перспективе, когда он будет готов к этому и сам захочет провести со мной остаток вечности.
Я смотрел на задыхающегося Доминика, понимая, что теперь уже поздно что-то менять, и мне придется столкнуться с теми или иными последствиями, но возможность, что все будет именно так, как я представил, никуда не делась, так что я был намерен использовать все шансы, чтобы получить то, что так сильно возжелал.
Доминик попытался встать, царапая свое горло, и я остановил его, заставляя лечь обратно на подушки — он стал сопротивляться и пинаться, но он никогда не будет в состоянии побороть меня, и уж тем более не когда мой яд растекался по его венам. Очень скоро ему стало не до попыток высвободиться — его взгляд расфокусировался, дыхание участилось вместе с сердцебиением, и я отпустил его, сев рядом и не сводя с него взгляда. Я много раз был свидетелем обращения, но никогда не чувствовал подобного волнения — наверное, так чувствуют себя родители, впервые беря в руки свое дитя. Я чувствовал себя творцом — ни одна картина, ни одно музыкальное произведение, написанные мной, не вызывали подобных эмоций. Без сомнений, это был лучший момент в моей жизни, и вряд ли он когда-нибудь повторится...
Через пару минут Доминик потерял сознание, но его сердце продолжало быстро колотиться — уже было сложно отличить один удар от другого, а его дыхание давно стало поверхностным и вряд ли хоть сколько-нибудь помогало ему. Я стал ждать, в какую часть мозга яд проникнет раньше, и что остановится первым. Выиграло сердце — его удары резко снизились в частоте, и вскоре вовсе прекратились на фоне тяжелого, хриплого дыхания, пока и оно не завершилось слабым, едва заметным последним выдохом в завершившейся человеческой жизни Доминика.
Я принялся считать секунды, вдруг испугавшись, что его организм не выдержит обращения — это было маловероятно в его возрасте, но, тем не менее, возможность существовала, и каждая проходившая секунда неумолимо приближала ее, но спустя семь секунд его сердечные мышцы сократились — без единого намека на то, каким слабым казалось сердце в последние секунды его человеческой жизни, и после двух ударов восстановилось и дыхание — ровное и глубокое, а к коже Доминика вернулся естественный цвет, и лицо перестало казаться осунувшимся и безжизненным. Царапины, оставленные им самим на горле и груди медленно исчезли, не оставляя за собой ни следа, его глаза под веками двигались, будто ему что-то снилось, и я улыбнулся, отметив, что его аромат едва уловимо изменился — в нем появился до боли знакомый мне оттенок. Доминик совсем немного, буквально на тысячную долю от его собственного аромата, пах мной — я и не думал, что это может быть так приятно — осознавать, что крохотная частица меня всегда будет присутствовать в нем.
Он все еще спит, когда я пишу эти строки, и проспит еще долго, а я уже в нетерпении. Не могу дождаться, когда он проснется, и я смогу вместе с ним начать новую главу жизни — его и моей собственной. День с утра не задался, но я рад, что он закончился так, как закончился — я впервые за долгое время смотрю в будущее с надеждой. Элеонор гордилась бы мной...
Ледяной душЛедяной душ
Самый "ленивый" кусочек, но очень важный в повествовании. Долго думала, стоило ли открывать такую карту, как возраст мистера Беллами, но в итоге решилась. Все же отношения в паре изменились и все такое...
POV Доминик
Я сижу в его кабинете и листаю один из многих дневников, прочитывая отдельные моменты полюбившегося мне отрезка его жизни. Не сказать, что хоть один период его жизни был скучным или неинтересным для меня, но все же у меня имелись свои фавориты: крохотное происшествие и неудачная охота в начале его жизни после перерождения, приведшая к Великому лондонскому пожару — конечно, ему было плевать на известность Потрошителя, когда он был причиной события такого масштаба; встреча со мной и объяснение его поступка; первые пять совместных с ним лет, из которых я узнал, что Мэттью может залихватски ругаться — он поносил меня на страницах дневников такими выражениями, каких я никогда не слышал из его уст; те несколько дней, когда он уже знал, где жил Филлип и готовился к встрече с ним, и его казнь — это каждый раз я читаю с упоением, и, пожалуй, эти страницы мне никогда не надоедят; наш отдых на Мальдивах, который оказался памятным для нас обоих, когда он едва не признался мне в чувствах во время секса — за все те годы ближе к признанию он был только в день тридцать пятой годовщины моего обращения; и расставание, когда он был ошеломлен моим предложением найти себя — он едва вынес те две недели форы, которые всегда давал мне. Я ничего не мог поделать с тем, что большинство любимых моментов были связаны с нашими отношениями, но, думаю, все дело в том, что шел лишь пятый месяц с момента, как он отыскал меня, и наши отношения приняли совершенно иной вид — мы, как два влюбленных подростка, что забавно, учитывая, сколько нам лет.
Я раскуриваю сигару, которую взял с собой из библиотеки, и потягиваю виски, в очередной раз перечитывая его самолюбование, когда он подводит итоги Великого лондонского пожара, уже понимая, что одна лишь неудачная охота, небольшое недоразумение — и он запечатлел себя в истории не только Великобритании, но и всего мира. Подобные его размышления и нахваливания самого себя одновременно и забавны и умилительны — никак иначе к его детскому восторгу от занятого места в истории относиться не выходит.
Неожиданно, меня выдергивают из красочных описаний понесенных потерь и количестве жертв резким писком и молниеносным движением захлопнувшихся металлических ставней, закрывших шкаф с дневниками — я едва не подскочил из кресла от неожиданности. Хотя вряд ли то, что закрыло шкаф можно назвать ставнями — скорее две половины толстенной стены, но и дальше размышлять на тему, что это было и почему случилось, не приходится — на меня обрушивается ледяной дождь, и я инстинктивно прижимаю к себе дневник и закрываю его собой, все же подскакивая с кресла и торопясь к выходу из кабинета. Но не тут-то было — двери заблокированы похожей металлической стеной, как и окна, и я понимаю, что я в ловушке, и что помимо ледяного дождя заработала вентиляция, отчего кислорода в кабинете с каждой секундой становилось все меньше. Не то чтобы это было проблемой, но отсутствие возможности дышать никогда мне не нравилось.
– Мэттью! – кричу я, стуча по металлической стене, где прежде была дверь, и слышу его приглушенные шаги. – Мэттью, вытащи меня отсюда!
Через пару мгновений дождь заканчивается, и стена, блокирующая дверь, отъезжает в сторону, а я встречаюсь взглядом с ошеломленным Мэттью.
– Помнится, ты говорил, что тебе плевать, если сгорят твои дневники, – сдув холодную каплю с носа и облизнув мокрые губы, произношу я и протягиваю ему дневник — в его руках он явно будет суше, нежели в моих — я, кажется, промок насквозь.
– Я надеялся, это исключит твою попытку сжечь их, – хмурится Мэттью, взяв дневник и внимательно оглядев его, и меня его слова и осмотр дневника немало задевают.
– Я курил сигару, – направляясь к нашей спальне, заявляю я. – Ты в самом деле думаешь, что я могу их сжечь? – оглядываясь на него, оскорбленно спрашиваю я, но не дожидаюсь ответа и вхожу в спальню, принимаясь переодеваться.
Мэттью входит следом, держа в руках дневник, и молча наблюдает за мной.
– Я бы никогда так не поступил с тобой, даже в те годы! – Под «теми годами» мы оба подразумеваем десятилетия моей ненависти к нему, которые ни он, ни я стараемся не упоминать лишний раз, но сейчас я раздражен и обижен его замечанием, а потому не особенно слежу за речью. – Поверить не могу, что ты настолько мне не доверяешь!
– Если бы не доверял — не позволил бы увидеть записи, связанные с тобой, – тихо заметил он, положив дневник на тумбу у кровати.
Я смотрю на него, замерев, и вздыхаю, понимая, что задел его ничуть не меньше.
– Прости, – качаю головой я, собирая в кучу мокрые вещи.
Он ничего не отвечает, а его ладонь ложится на мою влажную обнаженную поясницу, и я выпрямляюсь, вновь встречая его взгляд.
– Набрать ванну, чтобы ты согрелся? – чуть улыбается он — лукавый взгляд выдает его, но я делаю вид, что ничего не заметил, и легко улыбаюсь, кивая:
– Да, пожалуйста.
Он выходит из спальни, и я бросаю ему вдогонку, не выдержав:
– И не делай вид, будто обо мне заботишься, а не трахнуть в ванне желаешь!
– Я даже и не думал! – наигранно оскорбленно отзывается он, и я смеюсь:
– Да... как же... – и заканчиваю ласковым тоном: – мерзавец.
Не вместеНе вместе
Мэттью представления не имел, зачем приехал к Виктору — то есть, он знал, просто не понимал, почему все же решил потакать своим желаниям. Тем более таким. В прежние времена он бы даже не задумывался над правильностью или неправильностью своих желаний — он бы просто приехал и получил то, что хотел. Но это было в прежние времена. Прежние времена... Мэттью отчасти даже скучал по годам, когда мог делать все, что ему вздумается.
– Здравствуй, Мэттью.
Тем, кто плохо знал Виктора, могло бы показаться, что он поздоровался надменно, но с Мэттью знакомы они были несколько столетий, и он всегда мог точно расслышать искренние нотки в голосе Виктора.
– Добрый вечер, – чуть улыбнулся Мэттью, посмотрев в его глаза.
Виктор окинул его взглядом и чуть нахмурился, присаживаясь на диван рядом:
– Ты неважно выглядишь.
– Вот как? – саркастично хмыкнул Мэттью.
– Это из-за него? – не обратив внимания на его тон, с участием поинтересовался Виктор.
– Нет, из-за мирового финансового кризиса — я беднею с каждой секундой, – едко ответил Мэттью, и Виктор фыркнул.
– Так ты еще и от отсутствия секса страдаешь. Не понимаю, почему для тебя так важно хранить верность.
– Я изменял Констанс с Филлипом — до сих пор не могу простить себе это, – солгал Мэттью, но Виктор знал его слишком хорошо, чтобы поверить.
– Ему ты тоже так неубедительно лжешь? – приподнял бровь он. – Странно тогда, что он до сих пор так слеп.
– Во мне не так много из того, что он желает видеть в человеке рядом с собой.
– Но и не так мало? – уточнил Виктор.
– Недостаточно — для него, – пожал плечами Мэттью.
– Возвращаясь к предыдущей теме — теперь вы не вместе, хранить верность нет смысла.
Мэттью не думал об этом с подобной точки зрения. С другой стороны, он совершенно не чувствовал себя свободным от Доминика — с кем бы тот ни проводил свои ночи, Мэттью считал, что они все еще вместе. Он не намеревался соглашаться на меньшее. Он не сдастся, как и изначально планировал, еще только обдумывая возможное будущее рядом с Домиником после их самого первого секса. Доминик был неравнодушен к Мэттью — он это чувствовал: в каждом взгляде, в каждом прикосновении, в каждом мгновении во время секса. Да, он был обижен, он, возможно, даже ненавидел Мэттью, но это определенно не было единственным его чувством по отношению к Мэттью, так что сдаваться и пускать все на самотек Мэттью не собирался, пусть это и значило одно из двух: либо Мэттью дожмет его до одного чувства, либо до другого. Сейчас, после стольких лет рядом с Домиником, Мэттью готов был идти до конца — или все, или ничего. Он не представлял, как будет жить, если ничего не получит, если в Доминике возобладает ненависть, но старался не думать об этом, потому что даже те обрывочные мысли, которые все же проскальзывали в сознание Мэттью, его совсем не радовали.
Из мрачных мыслей его вырвало прикосновение: Виктор, уже стоящий позади него, скользнул ладонью по шее Мэттью и ненавязчиво заставил откинуть голову на спинку дивана. В его руке были два стакана с виски, но он склонился и накрыл губы Мэттью поцелуем, и Мэттью ответил — он ведь сам этого хотел, он за этим приехал к Виктору. Ладонь скользнула вниз, под рубашку Мэттью, и он тут же остановил Виктора и завершил поцелуй.
– Прости, – отводя взгляд, тихо произнес Мэттью.
– Не извиняйся, – бесстрастно ответил Виктор и попытался убрать руку, но Мэттью отпустил его не сразу: ему безумно хотелось близости кого-то, кому он доверял, раз он не мог быть с тем, с кем ему действительно хотелось быть, но Виктор не позволил задержать себя надолго. – Неплохо он тебя охомутал, – хмыкнул Виктор и легко сжал плечо Мэттью — он недовольно глянул на него, и Виктор чуть улыбнулся, снова присаживаясь рядом и протягивая Мэттью стакан: – Это не оскорбление. На самом деле, я думаю, это даже к лучшему.
– Вот как?
– Да, – подтвердил Виктор. – Он немало изменил тебя, и это замечательно. Мы каменеем, когда не меняемся, а для перемен нужен толчок, нужна мотивация — нужен кто-то, ради кого хотелось бы измениться. Я рад, что он появился на твоем пути. Знаю, ты недолюбливал Адама, и я вел себя отвратительно в те годы, и я не устану просить за это прощения, но я на мгновение почувствовал себя другим человеком — и это было лучшее, что случилось со мной за последние лет пятьдесят. Что бы я ни думал о нем сейчас, как бы все ни закончилось, я рад, что встретил его. И рад, что ты встретил Доминика.
– А я как рад, – вздохнул Мэттью и сделал глоток виски.
Виктор усмехнулся и вновь коснулся его плеча:
– Он будет глупцом, если в конечном счете не сдастся тебе.
– Не знаю, что буду делать при ином раскладе, – пробормотал Мэттью, глядя в свой стакан.
– Не забегай вперед, друг мой. Ваше знакомство было неожиданным, его обращение было неожиданным — развязка будет такой же, я уверен.
Мэттью вновь тяжело вздохнул и кивнул. Он очень надеялся, что все будет именно так, в ином случае...
– Ты столько бегал за ним — не пробовал продемонстрировать безразличие? – прервал его размышления Виктор.
– Он только и ждет, чтобы я оставил его в покое, – покачал головой Мэттью. – Он будет только рад — а я...
– Не будь таким пессимистом. К тому же, ты лучше меня знаешь психологию людей. Чем больше навязываешься — тем больше желание отстраниться, избежать встречи. Дай ему возможность отдохнуть, соскучиться по тебе — по вам — а потом предложи свое внимание. Уже только это даст тебе верный ответ, чего ждать от будущего.
Мэттью поджал губы, и Виктор заставил его посмотреть в свои глаза.
– Ты боишься узнать ответ?
– До безумия, – чуть слышно признался Мэттью.
– Прекрасно, – улыбнулся Виктор одной из тех своих улыбок, какие очень редко демонстрировал в обществе — широкой и искренней. – Я очень рад за тебя.
Мэттью его восторгов и настроения совершенно не разделял. Что, если окажется, что Доминику все равно? Что, если он бросит Мэттью, как ненужную вещь, заменив его щенком? Что, если?.. Что, если?..
– Мэттью... – пальцы Виктора с его подбородка вновь опустились на шею, и он обвел подушечкой яремную впадину в вырезе расстегнутой на две верхние пуговицы рубашки. Мэттью сглотнул и прикрыл глаза. Они не вместе — сейчас они не вместе, у Доминика был щенок, которого он наверняка трахал каждую ночь, который наверняка трахал и Доминика, и Мэттью был свободен, и ему хотелось близости до боли и навязчивых мыслей...
Они не вместе.
Пальцы Виктора скользнули ниже и достигли края, где сходились две половины рубашки, и расстегнули еще одну пуговицу...
Они не вместе.
Еще одна пуговица выскользнула из петли...
Они не вместе.
Мэттью почувствовал движение рядом с собой и следом — легкий, почти невесомый поцелуй под ухом, и только он породил электрический разряд, поразивший все тело...
Они не вместе.
Не вместе...
DanielDaniel
– ...В общем, Виктор все еще злится на меня, и я подумал, что мы могли бы составить компанию друг другу, – беспечно произнес Мэттью, и Дэниел удивленно посмотрел на него.
– Я вообще не думал, что ты объявишься в Лондоне. Говорят, ты потерял сон и всюду ищешь своего беглеца?
– Ищу, но это не значит, что я не могу отдохнуть от нашей игры и развеяться в кругу друзей, – пожал плечами Мэттью.
– И что в нем такого особенного? – усмехнулся Дэниел. Видеть Мэттью — одиночку, который никогда не позволял чувствам взять вверх, бегающим по всему миру за юным вампиром, который не желал его знать, было забавно. И очень странно — Дэниел никогда бы не подумал, что нечто подобное может случиться с Мэттью, и он станет вести себя, точно влюбленный мальчишка.
– Он не боится меня, – неожиданно откровенно ответил Мэттью. – Не пресмыкается. С первого дня знакомства он не перестает дерзить, и это так освежает.
– Тогда к черту, я не поеду с тобой к Августе, – рассмеялся Дэниел. – Раз с некоторых пор тебе нравится, что тебе перечат.
Дверь в кабинет Дэниела открылась, и в комнату вошел его новый сотрудник с подносом с двумя чашками чая на нем, сахарницей и кувшином со сливками. Дэниел сдержал улыбку, наблюдая, как мальчишка нес поднос одной рукой, и пытался представить, как же много чая он донесет до стола. Будет просто прекрасно, если он не удержит поднос в руке и разольет все это на Мэттью.
– Ваш чай, – тихо произнес он, поставив поднос на край стола, и Дэниел кивнул, искоса наблюдая за реакцией Мэттью — тот приподнял брови, окидывая мальчишку с ног до головы оценивающим взглядом, и посмотрел на Дэниела.
– Это что за ребенок?
– Меня зовут Мо, – отозвался он, но Мэттью проигнорировал его, продолжая вопросительно смотреть на Дэниела.
– Теперь в твоем прейскуранте и дети? – спросил Мэттью.
– Я не ребенок, – упрямым тоном возразил Мо, и Дэниел все же улыбнулся, заметив, как Мэттью, недовольно поморщившись, перевел на него взгляд.
– Тебе сколько, десять?
– Четырнадцать, – поправил Мо.
Мэттью расхохотался и снова посмотрел на Дэниела.
– Ты рехнулся, друг мой.
Дэниел хмыкнул и перевел взгляд на Мо.
Быть может, Мэттью был прав...
– Дэниел, тут просят твоего внимания, – в кабинет заглянул Тим, и Дэниел поднял взгляд от экрана компьютера.
– Кто?
– Не знаю. Возможно, твой потерянный ребенок, – усмехнулся Тим, глянув за спину. – Какой-то мальчишка. Потрепанный. Пустить?
– Чего он хочет?
– Он не сказал. Чего тебе? – не очень вежливо спросил Тим, обернувшись. – Говорит, что хочет поговорить.
– Очень информативно, – вздохнул Дэниел и откинулся на спинку кресла. – Впускай, или мы не закончим этот глупый разговор.
Тим открыл дверь шире и пропустил подростка — он не солгал насчет возраста, тому и правда было не больше пятнадцати. Темные волосы, огромные серые глаза, по-детски припухлые губы, худощавое телосложение, каким оно обычно и бывает у подростков — угловатый и непропорциональный, с торчащими ключицами, плечами, скулами — всеми теми костями, что у нормального здорового взрослого сглаживались мышцами.
– Ну, здравствуй. Я знаю тебя? Если ты пришел в поисках родителя, то я должен тебя разочаровать — я не выдаю информацию о своих сотрудниках без официальных запросов.
– Нет, я... Здравствуйте, – тихо поздоровался парень, проходя в кабинет и останавливаясь у кресла.
– Садись, – кивнул на кресло Дэниел. – Так в чем дело? – спросил он, внимательней оглядывая одежду мальчишки — Тим не соврал и об этом, одежда и правда оказалась поношенной, а рубашка была явно несвежей.
– Я... я хочу работать у вас, – чуть слышно произнес парень и сел, сцепив руки в замок на коленях и опустив взгляд.
– Прости? – усмехнулся Дэниел, отмечая, как колотилось сердце у мальчишки и как сильно он покраснел после своих слов.
– Хочу работать, – повторил он громче, всего на мгновение встречая взгляд Дэниела.
Дэниел не знал, как отреагировать на подобное заявление — кроме смеха. Мальчишка ведь не серьезно желал работать проституткой?
– Хочешь здесь работать? – повторил Дэниел, отсмеявшись. – Хочешь, чтобы потные, сальные мужчины тискали тебя и толкали свои члены во все непригодные для этого места? – спросил Дэниел и заметил, что парень еще ниже опустил голову, но Дэниел даже со своего места чувствовал жар, исходящий от его лица. – Иди домой, твои родители скоро перестанут злиться и вернут все гаджеты.
– Их больше нет. И дома у меня тоже больше нет, – горько ответил парень, и Дэниел нахмурился. – Я не хочу в приют и не хочу в другую семью, – он посмотрел на Дэниела со стоящими в глазах слезами. – Я хочу работать здесь — пусть делают, что хотят, какая уже разница?.. – он разрыдался, закрыв лицо руками, а Дэниел сжал руки в кулаки, привлекая все свое самообладание, едва он понял, почему глупый мальчишка решил избрать такую профессию для себя.
Он нажал на кнопку вызова на селекторе, и в дверях через полминуты вновь появился Тим, удивленно уставившись на плачущего парня:
– Ты довел его до слез за две минуты?
– Замолчи, – огрызнулся Дэниел. – И принеси салфетки и стакан воды.
Тим, в одно мгновение приняв серьезный вид, исчез за дверью, а Дэниел вновь посмотрел на темноволосую макушку напротив себя, сотрясающуюся от рыданий, и поднялся со своего места, обходя стол и осторожно касаясь хрупкого плеча.
– Это не вариант и тем более не выход, – тихо произнес Дэниел и легко погладил парня по спине, но тот дернулся и злобно посмотрел в его глаза, утирая мокрые щеки:
– Да что ты знаешь?..
продолжение в комментариях