Я такой домосек ©
Три отрывка/зарисовки/чего-то там с одинаковой темой, кроме нее не имеющие ничего общего между собой. Объединяющая тема - смерть.
Все герои оригинальны. И я представления не имею, почему у меня постоянно появляются художники в текстах. Наверное, потому что я завидую их восприятию мира.
1. СигаретаСкрипнула калитка, под шагами зашуршала пожухлая еще с прошлой осени трава, не успевшая исчезнуть за новой, вновь выросшей, напоминая о прошлой осени, о краткости жизни и о том, что поколения сменяют друг друга, питаясь плодами предыдущего. Она стояла у двух каменных плит, лежащих одна на другой под прямым углом, и вздохнула.
- Ненавижу, когда так делают. Мне кажется, Ваши родственники, эмм... - она посмотрела на надпись, выведенную размашистым, красивым почерком, - Федор Григорьевич, Вас не любят, раз с таким упорством пытаются вдавить Вас в землю этими плитами.
Ее взгляд скользил по сморщенным чертам лица на черно-белой фотографии.
- Вы не против моего общества, Федор Григорьевич? - она слабо улыбнулась и вновь осмотрела плиты. - О, да Вас навещали недавно? - она хмыкнула, заметив сигарету, придавленную камушком к плите и неудачно спрятанную за подсвечником. - Не против, если я ее разделю с Вами? Мои закончились еще до входа на кладбище, - она пожала плечами и, наклонившись, взяла сигарету, отыскивая свободной рукой в кармане черного кожаного пальто до колен зажигалку.
Подкурив и закрыв глаза на первом глубоком вдохе, она тяжело выдохнула и снова посмотрела на фотографию слабо улыбающегося пожилого мужчины в клетчатом пиджаке и больших очках с толстой оправой.
- Ну и как оно, Федор Григорьевич? - она хмыкнула и села на облупленную скамейку, закинув ногу на ногу, оголяя бледное колено. - Давайте, поделитесь, оно того стоило? Кем Вы были? - ее брови сдвинулись к переносице, пока она внимательно оглядывала фото. - Вы похожи на профессора. Хотя, наверное, все старики в пиджаках и очках похожи на профессоров, - она рассмеялась и снова затянулась. - Да ладно, кем бы Вы ни были, вопрос остается прежним, оно того стоило? Эти Ваши восемьдесят... ого, - удивленно протянула она. - Восемьдесят девять лет. Нехило, - она хмыкнула. - Так они того стоили? Стоили того, чтобы остаток вечности лежать под двумя плитами, придавливающими Вас к земле, пока родственники медленно присоединяются к Вам, а другие – просто-напросто забывают? Да знаю я, что бы Вы ответили, - она отмахнулась и стряхнула пепел с сигареты. - «Радуйся, что вообще живешь и пока живешь» и тому подобное. Вот только всегда ли это так хорошо – жить? Вы там, внизу, пока лежите, никогда не задумывались над этим? Что жизнь совсем не всегда хороша и прекрасна, что бывает и так, когда она невероятно жестока? А я вот часто думаю об этом, и уже давно пришла к выводу, что бывает и так. Не всегда, знаете ли, можно изменить что-то, чтобы зажилось лучше. Вам-то это точно должно быть известно, - она хмыкнула и сделала затяжку. - И почему я водки с собой не принесла? - она замолчала и стала делать одну затяжку за другой, глядя на небо с легкими облаками, пока не выкурила большую часть сигареты. - Меня муж бросил, Федор Григорьевич, - она тяжелым взглядом посмотрела на фотографию, - хоть все было как у всех. Любовь-морковь, свадьба, обещание быть до гроба вместе. А знаете, почему? Нет, не из-за любовницы, - она хмыкнула. - Потому что я бесплодна, я не могу иметь детей, Федор Григорьевич, и вот я спрашиваю, спрашиваю Вас, так ли хорошо жить в этом случае? - она нервно фыркнула и закрыла глаза, глубоко вдыхая и стараясь успокоиться. - Жить остаток жизни с осознанием того, что я никогда не смогу родить ребенка, продолжить себя. Так ли прекрасна эта гребаная жизнь? Хочу сказать, что грош цена такой жизни. И я представления не имею, как дальше жить... Как же меня бесят все мои беременные знакомые, - прошептала она, снова глянув на фото, - знаете, с этими своими вечными жалобами, что у них отекли ноги, болит спина, да что они знают о страдании? - Она надолго замолчала, глядя на выцветшие от времени фальшивые гвоздики, стоящие в вазе в центре плиты. Она вдруг рассмеялась, заливисто, так, что от ее смеха ворон, сидящий на дереве неподалеку, вздрогнул и, ругнувшись, улетел. - Федор Григорьевич, Вы тоже поняли это, да? Может, Вы бы и сказали именно это, если бы могли, - она слабо усмехнулась, качая головой, глядя на тлеющий кончик сигареты. - Я присоединилась к вам, ко всем вам, - она обвела головой вокруг, - только я все еще шляюсь по земле. Пустая оболочка, ненужный хлам, - она горько хмыкнула, - занимающий место в пространстве. Сторонний наблюдатель чужих жизней, - она вдавила окурок в деревянную ножку столика, глядя, как осыпается еще тлеющий пепел и оставшийся табак. - Вот херня-то, да? Что теперь?..
- Ну, всегда есть место чуду.
Она хмыкнула, покачав головой:
- Федор Григорьевич, Вы с ума сошли...
2. Опасный флиртВход с лестничной клетки сразу в гостиную, без какого бы то ни было намека на коридор. Гостиная обставлена с присущей художнику изысканностью – в его понимании этого слова, для нормального же человека непонятные формы мебели и странным образом сочетающиеся цвета выглядели как насмешка над ничего не смыслящими в искусстве людишками.
На кожаном диване, «цвета морской пены», вытянутом в виде капли, спал обнаженный мужчина, лежа на животе и отвернувшись лицом от остальной комнаты к стене. На стеклянном журнальном столике перед ним стояли два бокала, один с недопитым вином в нем, скорее всего тем, пятно которого виднелось на ковре – лежащая там же на боку бутылка только подтверждала догадку.
Как потом выяснится, мужчина – снятый на ночь проститут, и нет, он не знал хозяина квартиры и никогда не бывал здесь до этой ночи. Нет, они не ссорились с хозяином квартиры, и секса как такового у них не было: клиент вообще вызвал проститута только ради экзотики и до этого, по его словам, никогда не имел дела с мужчинами; он попросил «показать себя» во время мастурбации и потом навязчиво предлагал быть моделью для его следующей работы. И нет, когда проститут отказался, даже после предложения оплаты его времени, хозяин квартиры не всполошился, только посетовал, что все отказываются ему позировать. Да, клиент показался проституту расстроенным, но его часто приглашают люди, имеющие проблемы в жизни, которые пытаются развеяться с помощью секса без обязательств – разве не все так делают?
Помимо входной, в гостиной было еще две двери: в кухню и в спальню. Кухня была не убрана: в раковине составлены тарелки за несколько дней, газовая плита запачкана жиром и выкипевшим из турки кофе, на обеденном столе стояла сковорода с остатками яичницы в ней, вилка и кружка с недопитым чаем, тут же в плетеной корзинке лежал черствый хлеб, по которому ползала жирная муха – возможно, хозяин квартиры специально откармливал ее, таким образом развлекая себя. В одной из жестяных банок в навесном шкафу, вместо печенья лежали наркотики: полиэтиленовый пакетик с шестью таблетками экстази, пакетик с пятью граммами кокаина, а все остальное пространство банки занимала марихуана, и только ее количества было достаточно, чтобы сесть в тюрьму до конца жизни.
Нет, откуда проститут мог знать о «банке с сокровищами»? Он вообще никогда не употреблял. Хорошо, употреблял, но не вчера – можете проверить его, он чист.
В ванной комнате в шкафчике над раковиной был еще один тайник с сильнодействующими препаратами, вроде «Викодина», рецепт к которым так и не был найден, а так же двадцать неизвестных таблеток в пузырьке без надписи, отправленных на экспертизу. Больше ванная комната не отличилась ничем.
Спальня, которая также выполняла роль студии, была точно такой же грязной, как и остальные комнаты в квартире, с разбросанной одеждой, мусором в виде оберток от шоколадных батончиков, бутылок из-под пива и газировки. У одной из стен стоял мольберт с незаконченным рисунком, понять который было трудно, и скорее это была мазня, чем что-то осмысленное. В нем преобладали темные, грязные тона, а в одном из углов виден след от сигареты – ее затушили о холст, бросив окурок тут же у мольберта. Картины, составленные у стены в порядке, в котором были написаны – на обороте каждой имелась дата, – менялись цветовой гаммой и выразительностью, пока не деградировали в мазню, которая ожидала своего завершения на мольберте.
В противоположной стороне комнаты стояла кровать, со старыми и грязными простынями, сваленной на ней одеждой и мужчиной, смерть которого, по предварительным данным, наступила около трех часов ночи от удушения. Он был полностью обнажен, кроме галстука вокруг его шеи, привязанного одним концом к спинке кровати. В таком виде хозяина квартиры нашла его давняя и единственная подруга, с которой он поддерживал связь, – по ее словам, все остальные давно отвернулись от него, как только картины перестали приносить художнику известность и деньги. Она же вызвала полицию, она же задержала проститута, который, узнав, что провел целую ночь в одной квартире с покойником, едва не потерял сознание.
По предположению судмедэкспертов, хозяин квартиры в панике (или из-за количества выпитого) не смог развязать узел галстука, когда воздуха стало критически мало, и его экстремальная забава обратилась против него. Смерть была долгой и мучительной – он именно задыхался, заурядные висельники умирают раньше, чем начинают задыхаться, ломая себе шею от рывка, этот же прочувствовал каждый прелестный и устрашающий момент смерти, с которой так долго заигрывал в своей постели.
3. МонстрДоза, такая долгожданная, такая необходимая, и вот оно, чувство бескрайнего счастья, цветного, блестящего, теплого, мягкого, невероятного, длящегося всего пару мгновений, потому что следом пришел монстр. Чудовище, урод, безобразная ошибка природы или всего лишь воображения. Темная сторона луны, подземные стоки города, ночной кошмар. Он обвивает его своими грязными, безобразными ручищами, он душит, рычит и тащит за собой. И нет ничего ужасней того места, куда монстр собирается унести свою жертву.
- Оставь меня, не тронь!
- Ты мой, тебе не сбежать, - шипит чудовище и из его пасти несет трупным ядом, затхлостью погреба, могильным холодом.
- Не забирай меня, я сделаю все, что захочешь.
Чудовище смеется, и его смех похож на раскат грома во время Апокалипсиса.
- Мне ничего не нужно, кроме тебя самого.
- Нет... пожалуйста.
Монстр улыбается, и его улыбка похожа на оскал Цербера, с острыми, желтыми зубами.
- Ты сам придешь ко мне...
Пьяно пошатываясь, врезаясь в косяки и мебель, сметая на своем пути все, что могло быть сдвинуто, он шел по направлению к кухне, а перед глазами был последний «приход» и его Монстр, ужасный и притягательный. Он изобразил его, сразу же, как только пришел в себя, дрожащими мокрыми руками. Углем, потому что ничто иное и не могло бы показать его Монстра во всей красе и безобразии.
Он достал пакет молока из холодильника и допил его остатки прямо из пачки, не утруждая себя поиском стакана в раковине – чистых эта квартира не видела уже полтора года.
- Ты сам придешь ко мне, - хмыкнул он, покачав головой, и поставил пакет на стол, глядя в окно, видя в нем отражение его Монстра, манящего за собой одним лишь взглядом. - Ты сам придешь ко мне... - он улыбнулся, подойдя ближе к окну, и обвел пальцем, перепачканным углем, отражение Монстра в стекле, оставляя серые следы.
Он выпал из окна. Разбился об асфальт. Он был ничтожеством: наркоман, докучающий соседям, отброс общества, главное действующее лицо в страшилках для детей этого двора.
Его ни один раз пытались выселить, выгнать за неуплату налогов, но именно тогда он ненадолго брал себя в руки, чтобы прожить еще немного. Как будто только подобные склоки поддерживали его жизнь.
У него не было родственников, никто его смерть не оплакивал – ему достался порядковый номер на кладбище и плоские шутки пьяных могильщиков. Ничего больше.
Никто не знал, что он умел рисовать, и его рисунок, названный «Ночным кошмаром» выставила в своей галерее заселившаяся в его квартиру женщина, отыскавшая рисунок за диваном.
Никто даже не сомневался, по какой причине он это сделал.
А он всего лишь сбежал к собственному Монстру от Одиночества и Непонимания.
Все герои оригинальны. И я представления не имею, почему у меня постоянно появляются художники в текстах. Наверное, потому что я завидую их восприятию мира.
1. СигаретаСкрипнула калитка, под шагами зашуршала пожухлая еще с прошлой осени трава, не успевшая исчезнуть за новой, вновь выросшей, напоминая о прошлой осени, о краткости жизни и о том, что поколения сменяют друг друга, питаясь плодами предыдущего. Она стояла у двух каменных плит, лежащих одна на другой под прямым углом, и вздохнула.
- Ненавижу, когда так делают. Мне кажется, Ваши родственники, эмм... - она посмотрела на надпись, выведенную размашистым, красивым почерком, - Федор Григорьевич, Вас не любят, раз с таким упорством пытаются вдавить Вас в землю этими плитами.
Ее взгляд скользил по сморщенным чертам лица на черно-белой фотографии.
- Вы не против моего общества, Федор Григорьевич? - она слабо улыбнулась и вновь осмотрела плиты. - О, да Вас навещали недавно? - она хмыкнула, заметив сигарету, придавленную камушком к плите и неудачно спрятанную за подсвечником. - Не против, если я ее разделю с Вами? Мои закончились еще до входа на кладбище, - она пожала плечами и, наклонившись, взяла сигарету, отыскивая свободной рукой в кармане черного кожаного пальто до колен зажигалку.
Подкурив и закрыв глаза на первом глубоком вдохе, она тяжело выдохнула и снова посмотрела на фотографию слабо улыбающегося пожилого мужчины в клетчатом пиджаке и больших очках с толстой оправой.
- Ну и как оно, Федор Григорьевич? - она хмыкнула и села на облупленную скамейку, закинув ногу на ногу, оголяя бледное колено. - Давайте, поделитесь, оно того стоило? Кем Вы были? - ее брови сдвинулись к переносице, пока она внимательно оглядывала фото. - Вы похожи на профессора. Хотя, наверное, все старики в пиджаках и очках похожи на профессоров, - она рассмеялась и снова затянулась. - Да ладно, кем бы Вы ни были, вопрос остается прежним, оно того стоило? Эти Ваши восемьдесят... ого, - удивленно протянула она. - Восемьдесят девять лет. Нехило, - она хмыкнула. - Так они того стоили? Стоили того, чтобы остаток вечности лежать под двумя плитами, придавливающими Вас к земле, пока родственники медленно присоединяются к Вам, а другие – просто-напросто забывают? Да знаю я, что бы Вы ответили, - она отмахнулась и стряхнула пепел с сигареты. - «Радуйся, что вообще живешь и пока живешь» и тому подобное. Вот только всегда ли это так хорошо – жить? Вы там, внизу, пока лежите, никогда не задумывались над этим? Что жизнь совсем не всегда хороша и прекрасна, что бывает и так, когда она невероятно жестока? А я вот часто думаю об этом, и уже давно пришла к выводу, что бывает и так. Не всегда, знаете ли, можно изменить что-то, чтобы зажилось лучше. Вам-то это точно должно быть известно, - она хмыкнула и сделала затяжку. - И почему я водки с собой не принесла? - она замолчала и стала делать одну затяжку за другой, глядя на небо с легкими облаками, пока не выкурила большую часть сигареты. - Меня муж бросил, Федор Григорьевич, - она тяжелым взглядом посмотрела на фотографию, - хоть все было как у всех. Любовь-морковь, свадьба, обещание быть до гроба вместе. А знаете, почему? Нет, не из-за любовницы, - она хмыкнула. - Потому что я бесплодна, я не могу иметь детей, Федор Григорьевич, и вот я спрашиваю, спрашиваю Вас, так ли хорошо жить в этом случае? - она нервно фыркнула и закрыла глаза, глубоко вдыхая и стараясь успокоиться. - Жить остаток жизни с осознанием того, что я никогда не смогу родить ребенка, продолжить себя. Так ли прекрасна эта гребаная жизнь? Хочу сказать, что грош цена такой жизни. И я представления не имею, как дальше жить... Как же меня бесят все мои беременные знакомые, - прошептала она, снова глянув на фото, - знаете, с этими своими вечными жалобами, что у них отекли ноги, болит спина, да что они знают о страдании? - Она надолго замолчала, глядя на выцветшие от времени фальшивые гвоздики, стоящие в вазе в центре плиты. Она вдруг рассмеялась, заливисто, так, что от ее смеха ворон, сидящий на дереве неподалеку, вздрогнул и, ругнувшись, улетел. - Федор Григорьевич, Вы тоже поняли это, да? Может, Вы бы и сказали именно это, если бы могли, - она слабо усмехнулась, качая головой, глядя на тлеющий кончик сигареты. - Я присоединилась к вам, ко всем вам, - она обвела головой вокруг, - только я все еще шляюсь по земле. Пустая оболочка, ненужный хлам, - она горько хмыкнула, - занимающий место в пространстве. Сторонний наблюдатель чужих жизней, - она вдавила окурок в деревянную ножку столика, глядя, как осыпается еще тлеющий пепел и оставшийся табак. - Вот херня-то, да? Что теперь?..
- Ну, всегда есть место чуду.
Она хмыкнула, покачав головой:
- Федор Григорьевич, Вы с ума сошли...
~*~
2. Опасный флиртВход с лестничной клетки сразу в гостиную, без какого бы то ни было намека на коридор. Гостиная обставлена с присущей художнику изысканностью – в его понимании этого слова, для нормального же человека непонятные формы мебели и странным образом сочетающиеся цвета выглядели как насмешка над ничего не смыслящими в искусстве людишками.
На кожаном диване, «цвета морской пены», вытянутом в виде капли, спал обнаженный мужчина, лежа на животе и отвернувшись лицом от остальной комнаты к стене. На стеклянном журнальном столике перед ним стояли два бокала, один с недопитым вином в нем, скорее всего тем, пятно которого виднелось на ковре – лежащая там же на боку бутылка только подтверждала догадку.
Как потом выяснится, мужчина – снятый на ночь проститут, и нет, он не знал хозяина квартиры и никогда не бывал здесь до этой ночи. Нет, они не ссорились с хозяином квартиры, и секса как такового у них не было: клиент вообще вызвал проститута только ради экзотики и до этого, по его словам, никогда не имел дела с мужчинами; он попросил «показать себя» во время мастурбации и потом навязчиво предлагал быть моделью для его следующей работы. И нет, когда проститут отказался, даже после предложения оплаты его времени, хозяин квартиры не всполошился, только посетовал, что все отказываются ему позировать. Да, клиент показался проституту расстроенным, но его часто приглашают люди, имеющие проблемы в жизни, которые пытаются развеяться с помощью секса без обязательств – разве не все так делают?
Помимо входной, в гостиной было еще две двери: в кухню и в спальню. Кухня была не убрана: в раковине составлены тарелки за несколько дней, газовая плита запачкана жиром и выкипевшим из турки кофе, на обеденном столе стояла сковорода с остатками яичницы в ней, вилка и кружка с недопитым чаем, тут же в плетеной корзинке лежал черствый хлеб, по которому ползала жирная муха – возможно, хозяин квартиры специально откармливал ее, таким образом развлекая себя. В одной из жестяных банок в навесном шкафу, вместо печенья лежали наркотики: полиэтиленовый пакетик с шестью таблетками экстази, пакетик с пятью граммами кокаина, а все остальное пространство банки занимала марихуана, и только ее количества было достаточно, чтобы сесть в тюрьму до конца жизни.
Нет, откуда проститут мог знать о «банке с сокровищами»? Он вообще никогда не употреблял. Хорошо, употреблял, но не вчера – можете проверить его, он чист.
В ванной комнате в шкафчике над раковиной был еще один тайник с сильнодействующими препаратами, вроде «Викодина», рецепт к которым так и не был найден, а так же двадцать неизвестных таблеток в пузырьке без надписи, отправленных на экспертизу. Больше ванная комната не отличилась ничем.
Спальня, которая также выполняла роль студии, была точно такой же грязной, как и остальные комнаты в квартире, с разбросанной одеждой, мусором в виде оберток от шоколадных батончиков, бутылок из-под пива и газировки. У одной из стен стоял мольберт с незаконченным рисунком, понять который было трудно, и скорее это была мазня, чем что-то осмысленное. В нем преобладали темные, грязные тона, а в одном из углов виден след от сигареты – ее затушили о холст, бросив окурок тут же у мольберта. Картины, составленные у стены в порядке, в котором были написаны – на обороте каждой имелась дата, – менялись цветовой гаммой и выразительностью, пока не деградировали в мазню, которая ожидала своего завершения на мольберте.
В противоположной стороне комнаты стояла кровать, со старыми и грязными простынями, сваленной на ней одеждой и мужчиной, смерть которого, по предварительным данным, наступила около трех часов ночи от удушения. Он был полностью обнажен, кроме галстука вокруг его шеи, привязанного одним концом к спинке кровати. В таком виде хозяина квартиры нашла его давняя и единственная подруга, с которой он поддерживал связь, – по ее словам, все остальные давно отвернулись от него, как только картины перестали приносить художнику известность и деньги. Она же вызвала полицию, она же задержала проститута, который, узнав, что провел целую ночь в одной квартире с покойником, едва не потерял сознание.
По предположению судмедэкспертов, хозяин квартиры в панике (или из-за количества выпитого) не смог развязать узел галстука, когда воздуха стало критически мало, и его экстремальная забава обратилась против него. Смерть была долгой и мучительной – он именно задыхался, заурядные висельники умирают раньше, чем начинают задыхаться, ломая себе шею от рывка, этот же прочувствовал каждый прелестный и устрашающий момент смерти, с которой так долго заигрывал в своей постели.
~*~
3. МонстрДоза, такая долгожданная, такая необходимая, и вот оно, чувство бескрайнего счастья, цветного, блестящего, теплого, мягкого, невероятного, длящегося всего пару мгновений, потому что следом пришел монстр. Чудовище, урод, безобразная ошибка природы или всего лишь воображения. Темная сторона луны, подземные стоки города, ночной кошмар. Он обвивает его своими грязными, безобразными ручищами, он душит, рычит и тащит за собой. И нет ничего ужасней того места, куда монстр собирается унести свою жертву.
- Оставь меня, не тронь!
- Ты мой, тебе не сбежать, - шипит чудовище и из его пасти несет трупным ядом, затхлостью погреба, могильным холодом.
- Не забирай меня, я сделаю все, что захочешь.
Чудовище смеется, и его смех похож на раскат грома во время Апокалипсиса.
- Мне ничего не нужно, кроме тебя самого.
- Нет... пожалуйста.
Монстр улыбается, и его улыбка похожа на оскал Цербера, с острыми, желтыми зубами.
- Ты сам придешь ко мне...
Пьяно пошатываясь, врезаясь в косяки и мебель, сметая на своем пути все, что могло быть сдвинуто, он шел по направлению к кухне, а перед глазами был последний «приход» и его Монстр, ужасный и притягательный. Он изобразил его, сразу же, как только пришел в себя, дрожащими мокрыми руками. Углем, потому что ничто иное и не могло бы показать его Монстра во всей красе и безобразии.
Он достал пакет молока из холодильника и допил его остатки прямо из пачки, не утруждая себя поиском стакана в раковине – чистых эта квартира не видела уже полтора года.
- Ты сам придешь ко мне, - хмыкнул он, покачав головой, и поставил пакет на стол, глядя в окно, видя в нем отражение его Монстра, манящего за собой одним лишь взглядом. - Ты сам придешь ко мне... - он улыбнулся, подойдя ближе к окну, и обвел пальцем, перепачканным углем, отражение Монстра в стекле, оставляя серые следы.
Он выпал из окна. Разбился об асфальт. Он был ничтожеством: наркоман, докучающий соседям, отброс общества, главное действующее лицо в страшилках для детей этого двора.
Его ни один раз пытались выселить, выгнать за неуплату налогов, но именно тогда он ненадолго брал себя в руки, чтобы прожить еще немного. Как будто только подобные склоки поддерживали его жизнь.
У него не было родственников, никто его смерть не оплакивал – ему достался порядковый номер на кладбище и плоские шутки пьяных могильщиков. Ничего больше.
Никто не знал, что он умел рисовать, и его рисунок, названный «Ночным кошмаром» выставила в своей галерее заселившаяся в его квартиру женщина, отыскавшая рисунок за диваном.
Никто даже не сомневался, по какой причине он это сделал.
А он всего лишь сбежал к собственному Монстру от Одиночества и Непонимания.
~*~
@темы: размышлизмы, original, fanfic, мозготрах